После финала

Я держу Пипу за руку, пока мы не подходим к отделению интенсивной терапии и я не нажимаю на кнопку звонка. Одна из медсестер наклоняется над столом, чтобы посмотреть в коридор. Я улыбаюсь ей через стеклянную дверь, и она впускает нас внутрь. Остановившись у длинной, похожей на корыто раковины рядом с палатой № 1, мы молча закатываем рукава и моем руки, как это делают врачи, тщательно намыливая ладони, пальцы и складки между ними. Затем мы смываем мыло, сушим руки и протираем их антисептиком.

– Готова?

Пипа кивает, но готовой она явно не выглядит.

– Это же наш сын, – шепчу я. – Они не могут ничего сделать без нашего согласия.

Она снова кивает, но в глазах у нее неуверенность, и я вижу, что она испугана. Мы все воспитаны в уверенности, что врачи всегда правы, и каждый прием, каждый их диагноз и назначение лишают нас сил еще больше.

«Вы лучше знаете своего сына», – сказал тогда терапевт.

Да, мы знаем Дилана. Мы знаем, что для него лучше.

– Ой!

Войдя в палату, Пипа резко останавливается. Кроватка рядом с Диланом пуста.

– С Дарси все хорошо, – быстро сообщает Шерил. – Вчера вечером ее перевели в общую палату.

– Слава богу. Я так на это надеялась…

Пипа не заканчивает предложение, но это и не нужно. Я молчу. У Дарси есть собственные родители, которые о ней беспокоятся. И у Лиама они есть. А меня в этой палате интересует только один ребенок – чудесный мальчик, спящий в средней кроватке.

– Ну как он?

– Нормально. Показатели стабильные, выделения хорошие, температура нормальная.

– Ну и прекрасно.

– Я хотела помыть его, но раз уж вы здесь…

Шерри протягивает нам пеленку.

Пипа закатывает рукава, а я достаю таз и иду к раковине, чтобы наполнить его теплой водой.

– Ты измерил температуру воды? – спрашивает жена, когда я возвращаюсь.

Меня охватывает раздражение.

– Нет, просто попробовал ее рукой. Я и раньше так делал.

Я смотрю на Шерил, пытаясь найти у нее поддержку, но мои поднятые брови не находят у нее отклика. Она отворачивается.

– Женщины нам не доверяют, приятель, – громко встревает Коннор, словно он уже сто лет здесь работает. – Они относятся к нам как к неразумным детям.

Он хлопает меня по спине и заглядывает мне через плечо, словно мы сидим в пабе и ждем, когда нас обслужат. Я слегка отстраняюсь, охваченный неудержимым желанием спрятать Дилана от его пристального взгляда. От всех посторонних взглядов.

– Привет, – выдавливаю я из себя.

Я хочу спросить, как у него дела, но лицо, которое я видел на скамейке под дубом, ничуть не напоминает физиономию, которая передо мной сейчас. Теперь он снова громогласен и дерзок – ничего общего с тем сломленным мужчиной, который плакал, закрыв руками лицо.

– Никки сидит дома. – Коннор ложится в кровать Лиама. – В школе сломался котел, и они распустили детей по домам. Подумаешь, какие фиалки. А просто надеть пальто им в голову не пришло?

– А сколько у вас детей? – спрашивает Пипа через плечо.

Она осторожно сняла с Дилана одежду, стараясь не задеть пластырь, удерживающий трубки на его груди. Взяв кусок ваты, я смачиваю его и протираю сыну лицо и за ушами.

– Четверо. Лиам у нас самый младший.

Пипа, отжав пеленку, начинает аккуратно протирать руки Дилана.

– Как у него дела? – интересуется Коннор.

– Похоже, неплохо. Но ведь врачи нам ничего не говорят.

Интересно, как среагирует Шерил? Но она либо не слышит, либо предпочитает не отвечать. Пипа молчит, и я тоже не хочу говорить. Вместо этого мы разговариваем с Диланом: «Давай протрем вот здесь. Немного щекотно, правда?»

Дома Дилана купали ежедневно. Это было частью ритуала перед сном. Сказка, ванна, молоко, кроватка. Каждый вечер. Должно быть, его успели выкупать раз семьсот. Или восемьсот. А сколько раз купал его я?

С моей работой это довольно сложно. Иногда я отсутствовал неделями, а когда находился в Англии, то не возвращался с работы до самого вечера, компенсируя время, потраченное на поездки. Приходя домой, я обычно заставал Дилана уже в ванночке. Пипа стояла на коленях рядом с ним, и мыльная пена покрывала ее руки до локтей. Я целовал их обоих, потом спускался вниз, наливал нам с Пипой по стаканчику и ждал Дилана, чтобы почитать ему сказку на ночь.

Почему я так мало был с ними? Почему не возвращался домой раньше? Почему упускал возможность постоять на коленях рядом с ванночкой, в которой плескался мой малыш – еще здоровый и счастливый? Почему не понимал, что однажды я могу всего этого лишиться? Я все время хотел, чтобы Дилан поскорее вырос, чтобы мы ходили вместе на рыбалку и я учил его водить машину… Все время думал о будущем, забывая о настоящем, счастливом и безоблачном.

Взяв кусочек ваты, я протираю им ладошку Дилана. Она чуть напрягается, обвивая мой палец – слабый отголосок его младенческой привычки. Сердце мое переполняет любовь, надежда и волнение. Я застываю и больше ни о чем не думаю. Просто стою рядом, пока Пипа моет нашего мальчика, и держу его за ручку, пока он держит мой палец.