После любви. Роман о профессии

Она стояла у стены на «Школе клоунов», самом популярном нашем спектакле, мест не было, и как бы случайно зацепила взглядом вошедшего в зал режиссера. Она, конечно, притворялась, что не узнала меня, совсем не заинтересованная в нашей встрече. Взгляд мошенницы, наметившей жертву. Она была совершенной противоположностью той девочки, в которую был влюблен Олеша. Но театр — великий обманщик. Закулисье — республика мглы. И самые порочные с великой убедительностью играют роли самых чистых.

Мне нужен был порок, припудренный ангельской внешностью, великий штамп театра. Если мы доверяем исполнительнице, конечно, режиссер берет на себя эту двойственность. Это только кажущееся лицемерие, потому что грешники первыми входят в Рай. Как вошли в него мои актеры. Ведь они почти все умерли: и Храпунков — Болеславский, и Лидочка Чернова — Мама, и Амиго — Черный человек, и Гусев, и Балахонова, и великий Гвоздицкий…

Опасно даже в душе вести этот список. А плутовка с нарочно растерянными глазами — жива. И пока она жива, эта немецкая кукла за двенадцать рублей, как называл мою исполнительницу ее первый театральный учитель, мы тоже живы. Почему-то.

Безразмерное Ким-танго

Для того чтобы сохранить мяч, стоит переместиться на ветви, вообще наверх, наверх. А там, в состоянии левитации, как писал обо мне один замечательный писатель, можно парить, изумляя своим парением.

«Ким-танго» возникло в лихие времена. О них лучше бы не вспоминать, но вот оглянулся…

Времена, когда по крыше наших соседей «Новой оперы» гонялись автоматчики с Петровки, тоже соседи, за арендаторами, не желающими уходить. А из сада, завидев шагающих друг к другу молодчиков в красных пиджаках, бежали бабушки с колясками к выходу.

Жизнь, казалось бы, кончилась одним ясным утром, не успев начаться.

Раздел, передел, чужая собственность — кто купил права раньше, тот победитель.

Как же хорошо не вдаваться, я всегда гордился, что умею. Но сейчас, вспоминая «Ким-танго», я, эстет, жрец искусства для искусства, вдаюсь.

Вспоминаю, как тридцатилетний боксер из Ташкента, в красном пиджаке, в те времена — мой охранник, из угла кабинета застенчиво спросил:

— Хороший спектакль идет в театре сегодня?

— «Хармс», — ответил я.

— А можно я ненадолго отлучусь, взгляну? Я никогда в театре не был.

— Как, вообще?

— Ну да.

Я не выдал своих чувств. До тридцати лет не был! Откуда же они его взяли? Прямо из колонии?

— Идите, Андрей, ничего не случится.

Но он и после не мог угомониться со своей жаждой знаний во всех сферах. Даже согласился быть посредником между мной и чужими, если уступлю им театр. Как он это себе представлял?

Его начальство узнало об этом раньше меня, и я сам видел кровавое пятно на стене в комнате первого этажа.

В это время мой тогдашний директор, сообразительная женщина и, как думалось, мой старый друг, сдала доставшийся нам голодовкой небольшой ресторан при театре. На бумаге — за копейки, на деле — совсем за другие деньги, двум молодым людям — мужу и жене, своей безусловной красотой сразу заслужившим полное мое доверие.

Согласие, царившее между ними, никакой кровавой развязки не предвещало. Я по-прежнему плевать хотел на мировой порядок. Оба из Театра на Таганке. Она бывший коммерческий директор, он ведущий актер. Директриса утверждала, что зарплату нам по-прежнему будет чем платить…

Я уволил мою подругу директрису, только когда обо всем догадался. И, оставшись один с новыми неразрешимыми заботами, стал шататься по саду вокруг особнячка, умоляя особнячок простить меня за это непреднамеренное предательство.

Вдруг вспомнил о бульдоге, который в мое долгое отсутствие безмерно скучал и, увидев меня, открывавшего дверь, вдруг неожиданно для всех совершил такой кульбит, что еще долго лежал на спине, ожидая, когда мы придем в себя, потрясенные.

Вот и я, не задумываясь, пригласил ту самую красавицу арендаторшу, обманувшую меня, стать директором театра. Я решил таким образом вернуть часть украденных денег — пусть возьмет ответственность на себя. Из каких-то своих стратегических соображений она согласилась.

— Ну вы и жук, — с интересом разглядывая меня, сказала красавица.

Ресторан за эти годы преуспел и назывался по имени моего спектакля «Парижская жизнь». Какие смерчи прошли мимо, какие страсти, какие угрозы, пока мы танцевали на сцене.

Не дожидаясь, когда мы станем придатком клуба, я добровольно попросился под его крыло. Опасное решение и в этот раз спасло меня — появились деньги на «Ким-танго».

«Безразмерное Ким-танго» — спектакль о счастье, ни на секунду не прерывающемся. Там было пятьдесят куплетов Кима на простенькую мелодию танго. Куплетов обо всём на свете — политике, театре, сексе, даже о Государственной думе. Рефрен один:

Так надо, я уверяю вас, так надо.
К чему сомнения? Сомненья ни к чему.
Бравада! Шизофрения! Буффонада!
Коррида бреда. Абзац концу.