После маскарада

Вдоль стен театра выросли лотки с ижевской минеральной водой, тележки с клюквенным морсом и мороженым. Жены частных торговцев и мануфактурщиков, одетые в летние манто с песцовыми воротниками, в расшитых жемчугом бандо поверх уложенных блестящими волнами волос, вышагивали под руку с мужьями, облаченными в черные, с иголочки, смокинги. Сновали пижоны в модных однобортных клетчатых пиджачках, застегнутых на одну пуговицу. Молодые модисточки, машинистки, с тройным рядом дешевого стекляруса на шее или шкуркой под лисью на голых плечах, в низколобых шляпках-клош, из-под которых торчали пергидрольные стриженые прядки, густо вычерненными томными глазами высматривали своих кавалеров в толпе, переминаясь с ноги на ногу. Всюду мелькали замшевые, кожаные туфли, белые гетры с рядами пуговиц, блестящие штиблеты. Звон каблучков сливался со смехом молодежи и трезвоном трамваев. Почти не было видно ни рабочих, ни комсомольцев, точно вернулись те времена, когда театром заправлял старый французский распутник Омон, а на сцене давали канкан самых развратных видов.

– Пожалуй, мы билеты не раздобудем, – вздохнул Константин Федорович, вылезая из служебной машины Мезенцева.

– Вон перекупщики, – махнул головой следователь, указывая на двух парней в лаковых куртках, с заговорщицким видом зыркающих туда-сюда. – Ползарплаты сейчас отвалите. И охота же! – он развернулся к шоферу и дружески хлопнул его по спине. – Рули в суд.

– Десять рублей? – возмутился интеллигентного вида старичок, несмотря на жару, укутанный в плащ и кашне, в мягкой потертой шляпе поверх крепких седых кудрей.

Парни в куртках быстро скрылись за углом пристройки, где располагался шоколадный цех, едва Грених с Петей двинули к ним – испугались их вида. И теперь они стояли посреди площади, хлопали ушами, не испытывая особого желания отваливать за билет десять рублей, которые составляли без малого пятую часть зарплаты судебного медика и половину стипендии студента.

Посчастливилось, однако, увидеть служащего театра, который очень спешил, совсем как Белый Кролик из «Ани в Стране чудес», но остановился, узнав Грениха.

– Идемте-идемте, вас так пропустят, вы что! – радостно воскликнул он, хватая профессора и его стажера за локти. – Всеволод Эмильевич безмерно рад будет вас видеть, у него столько вопросов накопилось. Ах, ждали, как ждали!

И, нагнувшись к Пете, добавил:

– Спасибо, Петр Евгеньевич, что услышали наши мольбы и привели своего научрука.

Белый Кролик повлек их за собой, Петя внимательно посмотрел на Грениха, Грених на Петю, оба промолчали, и в глазах у обоих застыл вопрос.

Но только сделав несколько шагов вслед за спешащим служащим театра – кажется, он занимался освещением и руководил бригадой электриков, Константин Федорович понял, что Петя прибег к тонкой манипулятивной технике – копированию выражения лица. Отражение жестов, мимики, эмоций собеседника, имитация душевного родства – все это используется в гипнозе. Всему этому Грених обучил Петю сам.

Грених шел по ярко освещенному и заполненному людьми фойе театра, с тяжелым сердцем размышляя. Стажер его превосходил не только своего учителя, но и Макса, знавшего о технике подстраивания все и добивавшегося с ее помощью многого. Так он вертел родителями, некоторыми родственниками, которых просил выхлопотать какую-нибудь должность товарищу или себе, преподавателями, профессорами, своим глупым братом.

Петя оказался таким же.

Он с легкостью просачивался в любую компанию, в каждую ячейку, клуб, везде его принимали с распростертыми объятиями, млели от его любознательности, ретивости, смелости, идейности. Он был воплощением коммунистической молодежи будущего. А на деле первоклассный манипулятор, убийца, готовый идти по головам. Убийца, носящий маску восторженного простачка.

Невольно Грених глянул на него, идущего рядом в своей потертой кожаной куртке с чужого плеча, чуть ему маловатой, в своих этих коротких брючках по новой моде, тоже казавшихся ему малыми по размеру. Весь такой наивный, нелепый, открытый. Петя тоже обернулся, просиял довольной, до ушей, улыбкой.

– Вот свезло-то, – хохотнул он, – попасть за так. Здесь весь свет Москвы, разные деятели искусства, политики, художники. Если премьера пройдет с успехом, говорят, постановку покажут Рыкову и Сталину.

Со вздохом Грених кивнул. Чувство было, что собственный сын в спину нож вонзил. И даже как-то не осталось сил на злость. Говорят же: «Зла не хватает». Вот именно, что не хватало зла на юную душу, отчего-то вознамерившуюся пойти по преступному пути. Выпороть бы да на горох поставить, но нынче такая метода воспитания признана старорежимной. Мол, внушением надо, словом. Нет, в случаях с Петей крепким ремнем.

В зрительном зале им пришлось пробираться меж теми, кто уже успел прийти на спектакль до первого звонка. Тесными группками люди стояли в проеме между рядами кресел и стеной. Белый Кролик указал Грениху и Пете на два пустых места с краю в шестом ряду по соседству с высокой дамой, у которой из шляпки угрожающе торчали павлиньи перья.