После маскарада

– Что Петя орудовал – может, не смогу. Но вот насчет того, что за ширмой сидел не я, – есть показания нескольких свидетелей.

– Каких еще свидетелей? – напрягся Мезенцев, его лицо тотчас перекосило от спазма.

– Узнаешь, только если дело до суда дойдет.

– Врешь! – прорычал следователь. – Врешь ведь, на пушку берешь.

– Я не дурак. Когда все это началось, я сразу озаботился об алиби. Гипнотерапия спасает жизни, излечивает, перешивает больное сознание наново, и я хочу, чтобы она и дальше приносила пользу.

Мезенцев переложил браунинг из левой руки в правую, просунул палец под спусковую скобу и медленно поднял дуло на Грениха.

– А если я тебе пулю всажу в живот, будет твое алиби действительным? Никакие свидетели не смогут опровергнуть того, что здесь сегодня произошло. Твоя балерина – а я знаю, что она вовсе не Марино, а Марьяшина, беглая эмигрантка – расстреляла всех, кто был на сцене. В первую голову тех, кто был за ширмой – тебя и твоего стажера.

– Там всего один патрон остался, – напомнил Грених.

Мезенцев сузил глаза.

– Я знаю.

– Нельзя промахнуться, – дернул Грених краем рта в подобие улыбки. – Иначе виноватым меня так просто выставить уже не выйдет.

А если выстрелит? Положение Грениха было проигрышным: бежать можно только вверх по лестнице, но так Константин Федорович для старшего следователя стал бы открытой мишенью, все равно что несущийся в горку заяц. С другой стороны, раз в магазине оставался всего один патрон, можно было заставить его пальнуть и промахнуться. Но Мезенцев был хорошим стрелком.

Плавно, как крадущийся кот, следователь обошел тело Риты. Грених не двинулся. Расстояние между ними чуть сократилось. Грених лихорадочно взвешивал шансы. Фролов с бригадой из МУУРа должны прибыть уже скоро. Может, хоть Леша в этом фарсе не участвовал? Пешка – делал, что велели. Парень он головастый, наверняка ему не нравилась некая тайная подковерная деятельность старшего следователя, может быть даже, он его подозревал, иначе зачем завел те политические разговоры.

– Не хотел я тебя убивать, нравишься ты мне, хоть и… сложный человек, – Мезенцев состряпал на лице что-то среднее между кислой миной и выражением презрения. – В последний раз спрашиваю, со мной ты или против?

– Знаешь, когда более всего наша истинная сущность проявляется? – начал риторически Грених. Нужно протянуть время и дождаться команды угрозыска.

– Чего? – скривился Мезенцев.

– В случайностях.

– Нечего тянуть волынку и надеяться на приход бригады, – следователь быстро прочел мысли Грениха и тут же махнул пистолетом. – Я не дам тебе отсюда живым уйти. Если не решишь, что делаем, если не согласен сесть в мою лодку, плыть тебе трупом в одиночку. Я выстрелю!

– Если ты лжец, то, оказавшись в непредвиденной ситуации, скорее всего, солжешь, если трус – спасуешь, если темпераментный – кинешься на рожон, – говорил Грених, отслеживая, как меняется лицо старшего следователя, становясь красным и злым. Дождаться гемиспазма на его лице и прыгать.

– Что ты мелешь? – глаз следователя дернулся.

– Легче всего в человеке открыть его истинное «я», если поставить в ситуацию, где он лоб в лоб столкнется с неожиданностью, теряя возможность контролировать внутренних демонов. Ты убил человека при допросе, у него дома, ты поддался слабости выжать из него силой то, что не мог выведать по закону.

С этими словами Грених скользнул вправо и набросился на Мезенцева с высоты нескольких ступенек, рассчитывая повалить на пол и выбить из руки оружие. Следователь осел на согнутых коленях, но тут же выпрямился, лишь чуть отклонившись назад и, будучи плотнее и плечистей, устоял и не разжал пальцев.

Они сцепились в схватке, Грених держал следователя за правое запястье и за горло и теснил к углу, где стоял керамический вазон с чахлой китайской розой. Мезенцев левой рукой оттягивал Грениха за шиворот, а пистолетом норовил двинуть в лицо. С грохотом оба повалились на цветок и разбили вазон. Мезенцев вывернулся и наставил на Грениха пистолет. Но не выстрелил.

Он уже дважды не нажал на спусковой крючок: сейчас и когда профессор прыгнул, хотя времени было предостаточно. Константин Федорович успел это понять, но не догадался о причине сразу и вновь набросился на правую руку старшего следователя, стремясь завладеть оружием.