После маскарада

– По очереди будем запускать руку в сосуд, – загрохотало из трубы, – и вынимать для себя то из «шалостей», которое только что выдумали. Фанты не вполне обычным способом, а под гипнозом, причем знать о случайном выборе мы не будем, это останется в секрете для гипнотизируемого. Профессор Месмер произведет сеанс прямо на ваших глазах. Итак, готовы? Буду спрашивать каждый раз, когда возникнет предчувствие недоверия. Не желаете ли покинуть наше тайное общество? Но помните, если вы покинете этот зал единожды, обратная дорога в наш клуб будет закрыта, и вы останетесь со своими непобежденными страхами одни, вас затянет в трясину советщины, вы будете ее рабом на веки вечные… веки вечные… веки вечные…

Ни одна душа не проявила протеста – единодушная покорность. По велению встали, по велению сели, по велению пишут. Неужели ни у кого из собравшихся не найдется и капли здравого смысла? Какая еще невинная шутка в обществе?

Грених украдкой окинул взглядом широкий партер – пестрые костюмы в полутьме казались просто немыслимыми: ну что за балаган?

Черно-красные хвостатые фигуры заскользили меж рядами неслышными тенями, преподносили пишущие принадлежности и небольшие дощечки, которые можно было подложить под бумагу.

Грениху тоже достались карандаш и дощечка.

– Призовите на помощь все свое неисчерпаемое воображение. Быть может, на ум придет маленькая месть, которую вы не рискнули бы исполнить сами, но позволите осуществить своему товарищу из нашего маленького братства. Быть может, есть тайное желание, которого всегда боялись. Ну, смелее, выдумывайте, сочиняйте, творите, рискуйте, воплощайте! Наша психика неустойчива лишь оттого, что господь наделил нас бо́льшей способностью фантазировать. Мы способны вообразить немыслимое, невероятное, необъятное, а простому обывателю чудится только проявление болезни. Наш внутренний мир глубок, непредсказуем и величественен, словно космос. В наших руках и прогресс, и искусство. Сколько великих умов провозгласили безумцами, вне закона, сколько первооткрывателей, ученых, художников вынуждены были идти против своих вождей. Вы уже попали в эту гильдию, осталось лишь явить миру свое величие.

Тем временем хвостатые черти переносили листок с фантами от маски к маске. Шляпа размахивал руками, пытаясь попадать в ритм речей, льющихся из трубы граммофона. Человек в кресле терпеливо дожидался своего участия, не меняя положения тела. Если бы он иногда не поднимал головы к полотну ширмы, то Грених счел бы его за манекен. Интересно, кто он и действительно ли будет проводить сеанс гипноза?

Наконец свиток сумасбродств дошел и до Константина Федоровича. Он принял бумагу и заскользил взглядом по написанному – половина из присутствующих отметилась в нем. Рита тоже оставила свои фантазии, он заметил, как она, склонившись над дощечкой, что-то старательно выводила, но ее почерка Грених не обнаружил, в то время как один из пунктов был написан с противоположным обычному наклоном – верно, Рита не до конца утратила свою бдительность и решила оставить автограф левой рукой.

Он склонился к дощечке, отгораживаясь от фигуры беса локтем и делая вид, что пишет. Карандаш в его пальцах дрогнул, несколькими пунктами выше он увидел руку, которой не забудет до конца дней своих, ибо ею были украшены все стены, двери, оконные проемы и даже постельное белье одиночной палаты второго этажа мужского отделения для спокойных и полуспокойных больных. Он забыл впопыхах, что здесь был племянник чрезвычайного посла Италии.

Грених пробежался взглядом по головам в поисках шлема – Черрути сидел справа, на четыре ряда впереди от Риты. Одет он был в мягкие кожаные доспехи и шлем конкистадора, маска перекрывала лицо крест-накрест и была выкрашена столь ловко, будто и вправду сделана из проржавевшей стали. Такие надевали заключенным во времена инквизиции. На запястьях у него звенели такие же проржавелые, как и маска, наручники-браслеты в дюйм шириной с обрубками цепей. До чего он осмелел, однако. Едва перестал бояться выходить на улицу, уже успел вступить в ряды весьма сомнительной организации, да еще и облачился наполовину разбойником, наполовину заключенным. По-русски он не говорил, но немного понимал, достаточно, чтобы осознать добрую долю произнесенного здесь абсурда и принять в нем участие.

Он написал одно слово кириллицей, непонятное, но при пристальном рассмотрении Грених разобрал слово «стихи», доказывающее, что он понимает суть происходящего. Стихи! Смотри, каким романтиком заделался!

Следом шла еще одна любопытная запись: «Надеть белые одежды, взять лук и стрелы, взобраться на самую высокую крышу Москвы и просидеть от рассвета до заката, постреливая в прохожих».

Остальные выдумки были не столь безобидными.

Рита, имеющая патологическую склонность к суициду, предложила разыграть самоубийство.