После маскарада

Она поднялась, чтобы поправить юбку, и Грених разглядел ее наряд целиком. Темно-сливовые складки шелка, украшенные белыми оборками, ниспадали с плеч, высокий воротник-брыжи скрывал подбородок, под накидкой узкий корсаж с парчовой юбкой выше колен на каркасной основе, расшитой заплатками в виде ромбов. Рита тряхнула головой, капюшон упал на плечи, обнажив белый паричок, лицо ее было выбелено и до неузнаваемости накрашено. Глаза сокрыты под полумаской тонкого лилового кружева, а над пухлым ртом – мушка. Если бы Грених не располагал информацией, какой у нее будет костюм, не узнал бы.

Она села обратно, вертела головой направо и налево, ни на ком взгляда не задерживая.

Вдруг свет погас, зал потонул в приглушенном свете настенных светильников, совершенно не рассеивающих тьмы. Язычки огней были лишь слабо обозначены по периметру стен. Ничего не было видно. Раздались испуганные возгласы. Некоторое время гости в смятении бурчали, затем сквозь тьму Грених услышал звуки небольшого оркестра, игравшего танец феи Драже из «Щелкунчика». Едко запахло формалином. И прожектор зажегся вновь, едва-едва осветив сцену, на которой оказалось большое панно, напоминающее экран в кинотеатрах, натянутое меж двух стоек и с трех сторон сзади окруженное темными занавесками.

Вероятно, планировалось что-то вроде театра теней.

Музыка лилась из двух граммофонов, вернее, из одного, второй запустил один из бесов позже. По-кошачьи он выполз на сцену, опустил иглу на пластинку и уполз к краю, сел, свесив ноги. Бесы – их было человек десять – бесшумно и хаотично передвигались по рядам, размахивали хвостами, заползали на сцену, сползали с нее, заходили за кулисы, выходили оттуда, взбирались на спинки пустых кресел в партере. Ни на мгновение это красно-черное перемещение, похожее на броуновское движение молекул, не останавливалось.

За белым панно-ширмой загорелся свет лампы, возник силуэт человека в широкополой шляпе, с широко расставленными ногами, обутыми в сапоги с раструбами, при шпаге, висевшей на боку. Из трубы второго граммофона полилась растянутая, нарочно измененная речь с заиканием.

– Мое по-почтение, д-дамы и господа! – под звуки граммофона незнакомец развел руками в стороны в приветственном жесте. – Рад видеть вас.

Грених внутренне порадовался, что Пастушки, которой должна была стать Ася, не было в зале. Мысленно он за это поблагодарил проказницу-дочь.

– Б-благодарен вам, – голос из граммофона унесся под потолок, подхваченный акустикой зала, – за оказанное доверие. Узнали меня?

На пластинке зашипела пауза, слышно было, как игла бороздила пустой участок без записи. Маски в зале напряженно зашуршали.

– Узнали! Узнали, – весело подскочил граммофон. – Да, это я. Я! Зовите меня Маской, Шляпником, Котом в Сапогах, как угодно. А хотите – Зорро! Да, я – тот персонаж из журнала «Огонек». Все вы прочли на карточке название нашего тайного общества: «Маскарад». И все вы, прочтя его, не нашли ни одной причины, почему бы не прийти, не так ли?

Он сделал еще один широкий жест. Пауза на пластинке опять отметилась шипением иглы.

– Все вы носите маски. Нет ни одного человека, который бы этого не делал с наступлением коммунизма. Вы принуждены скрывать под чужой одеждой с-свою истинную сущность. Вы п-признаете сей факт, потому вы здесь. Вы жалкие марионетки, готовые петь их гимны, из вас выстругали деревянных солдатиков. Но разве такой жизни вы заслуживаете? Ваши мысли, восприятие мира, привычки, ваше «я», вместо того чтобы дарить радость и успокоение, копит в вас страх, отчаяние и н-нежелание жить. Это станет горячим паром ярости, а запрет мыслить и их догмы – грудой камней.

И если вы не сбросите с себя эти камни, вы погибнете от собственного жара!

О, пусть уж лучше нам пришьют клеймо безумца, чем жить послушной куклой-петрушкой? Заклейменные, но не сломленные! Ставшие посмешищем, обреченные на одиночество и непонимание! Каждый из вас, оставивший стены психиатрической лечебницы, попал в тюрьму похлеще той, которую покинул, вы оставили лечебницу поломанными, опутанными нитями. Гляньте вверх и узрите тех, кто дергает эти нити. Нами управляют, мы пленники! Но рано отчаиваться. Вы здесь, чтобы разорвать эти путы, разрушить все границы и выпустить внутреннюю силу.

Грених слушал, обомлев от недоумения, – это была самая нелепая антисоветская пропаганда, какую ему доводилось слышать.

– Какие же из нас борцы, с тоской спросите вы? Все мы из одной лечебницы, общество поставило на нас крест. А я скажу – оттого, что на нас крест, мы и есть те единственные, кто еще может все изменить! Из века в век крест становился символом восстания!