Грених сел на постели и погрузился в размышления. Как бы он ни старался отделить убийства в Трехпрудном и сегодняшнее представление в ГосТиМе, эти два эпизода были все равно что вода с маслом в стакане, вроде не смешивались, имели четкую границу раздела, но почему-то все же представлялись находящимися в одном сосуде.
Почему Майка так уверена, что собрание клуба имеет отношение к гипнозу, откуда она это знает, что еще могла слышать? Она была как дождик, который просачивается незаметно в поры земли, ее никто не воспринимал всерьез, никто не знал, какая она зоркая умница. Что и говорить, Грених сам как-то позабыл о ее феноменальной прозорливости, стал относиться, как к ребенку ее возраста. Но дети все всегда видят, все слышат, всюду суют любопытный нос и становятся невольными свидетелями чьих-то тайн.
Часы в гостиной пробили одиннадцать, затем четверть двенадцатого. Хлопнула дверь, прибежала запыхавшаяся Майка, на одной руке ее висели отутюженные и сложенные пополам фрак и брюки, в другой она держала настоящий цилиндр, взятый на время у кого-то из соседей. Грених с болью в сердце оглядел черную вышивку, золотые пуговицы на фраке и смешные лампасы на брюках.
– Тетя Вера сказала, чтобы я с этой вещью в школе была осторожна. Пуговицы, сказала, могут срезать. Они из настоящего золота и стоят кучу денег!
– Майка, – Грених взял в руки цилиндр и стал его оглядывать. – Ничего не выйдет. Твоя учительница математики узнает, что никакого литературного вечера у вас нет.
– Есть! – просияла девочка. – Есть. Я не соврала! И костюм придется отнести, после того как ты им попользуешься. Я его присмотрела еще раньше, собиралась спросить разрешения… Честно! Так бы не взяла. Цилиндр мне Аня Пронина из квартиры на третьем нашла, а белые перчатки тоже Вера Евгеньевна дала. И пальто дедушкино можно я тоже возьму? Мы будем ставить пьесу «На дне» Горького. Оно хорошо Барону будет.
Грених едва соображал от ее стрекотни.
– Давай, одевайся, – Майка перевесила костюм на его руку. – Пойду из простыни маску вырезать. Можешь на меня положиться, вырезаю я мастерски, сто тридцать одну ромашку вырезала для вальса цветов. Кстати, я бы на твоем месте щетину эту сбрила.
Грених скривился, невольно поднеся руку к щеке.
Минут через десять он стоял против зеркала, расположенного на внутренней створке платяного шкафа, не веря своим глазам и тому, что способен на такое безрассудство, которое вот-вот собирался совершить. На него смотрел какой-то не то Онегин, не то Ленский, с зачесанными назад волосами, открытым лицом, совершенно не похожим на привычную насупленную физиономию Константина Федоровича: глаза были большими и удивленными, лоб неожиданно высоким, щеки выбритыми и даже разные зрачки не особенно привлекали внимание. Под подбородком – жесткий воротничок сорочки и белая бабочка. Фрак сидел как влитой, чуть жал в плечах – непривычно, но с виду незаметно, и перестал казаться смешным, лампасы на брюках не топорщились. Все равно Грених чувствовал себя распоследним идиотом и поэтому надел отцовское пальто, тоже пришедшееся ему впору. Оно прикрыло длинные шелковые фалды фрака, висевшие сзади нелепым двойным хвостом.
Грених поднял воротник и застегнул все пуговицы до самого подбородка. Взял цилиндр под мышку, белые перчатки машинально сунул в карман.
– Только не испорти прически, – давала последние напутствия Майка. – Если разлохматишь волосы – тебя моментально узнают.
– А так будто нет? – ухмыльнулся Грених, опять глянув на Ленского, смотрящего на него из зеркала. Хм, а может, и не узнают. Он не узнавал.
– Уверяю, никто, никогда, ни в жизнь не подумает, что такой вечно серьезный, очень с виду грозный, недовольный и ворчливый профессор Грених наденет костюм фокусника и отправится на маскарад.
– Как во всем этом жарко, хорошо, хоть ночь свежая!
Глава 10. Маскарад на Триумфальной
Грениха встретили в потонувшем в потемках вестибюле театра, попросили снять пальто. Он заколебался, но с неохотой снял, глядя на чумазого, в красном обтягивающем трико, актера, пытаясь разглядеть его лицо. Но оно было основательно вымазано ваксой, кругом темень, да и актер не поднимал ни глаз, ни головы.
В полной темноте его проводили в зрительный зал, усадили на место, согласно номеру, обозначенному на приглашении.
Зрительный зал освещался слабым лучом желтого электрического прожектора, направленного на круг сцены, и дрожащим светом газовых рожков по периметру стен.
Гостей рассадили на значительном расстоянии друг от друга, разбросали по залу так, что никто не мог заговорить с соседом. Весьма странное зрелище – действительно, маскарад. Пестрые фигуры, разнообразие париков, удивительные костюмы Пьеро, Арлекина, Панталоне, индийского принца – Грених терялся в черном фраке и белой полумаске и чуть подуспокоился по поводу своего нелепого вида – кругом были люди, выглядящие нелепее его во сто крат.
Рита сидела неподалеку, чуть правее, друг от друга их разделяло пространство двух рядов и с десяток кресел, так что профессор мог видеть ее накидку с капюшоном.