После огня

Не прислушиваться все же не получилось. Разговор в гостиной раздавался в совершенной тишине. Впервые за столь долгое время голос Ноэля звучал увлеченно, красочно, энергично. Она почти забыла, что он может быть таким. Профессор больше отмалчивался. Ноэль рассказывал о юности, о том, как в шестнадцать лет профессор Авершин забрал его с собой в экспедицию в Фивы. Тогда он оставил школу и доучивался уже на дому. К двадцати семи он стал преподавать в Парижском университете. И не оставлял надежды снова попасть в Египет для исследований, если это станет возможным.

— Перед войной почти удалось, — заключил Ноэль. — Мы договорились сотрудничать с Немецким домом. Не сложилось.

— Тогда очень многое не сложилось, господин лейтенант, и очень у многих. До войны я еще питал иллюзии относительно происходящего. Страшно стало, когда оказалось, что я лишь гайка в механизме. Так что у меня не сложилось куда больше, чем у вас.

— Вы не знали, чем это закончится.

— Не знал. Никто не знал. Но, надо признать, я не чувствую особенного раскаяния за себя. Я всего лишь работал.

Потом разговор стал немного тише. Профессор Кунц ушел поздно. Перед самым уходом, Ноэль влетел на кухню, почти по-детски взял с полки пару армейских консервов и сунул их в сумку. Бросил взгляд на Грету, будто она застала его за чем-то таким, на что он не имел права. А потом… улыбнулся. И вышел прочь.

Из коридора снова донесся его голос:

— Если вам нужна будет помощь, любая помощь, вы знаете, где меня найти. И все-таки я попытаюсь действовать через профессора Авершина.

— Вы меня обнадежили. Но сами сильно не верьте. Чтобы не разочароваться, — ответил Кунц. — Пока я всего лишь заполнил анкету. А это не гарантия. Но мне все же повезло, что я встретил вас, господин лейтенант.

Они сказали друг другу что-то еще, а потом хлопнула дверь, и щелкнул замок. Через несколько минут Ноэль снова показался на пороге кухни. Некоторое время он молча смотрел на Грету. А потом тихо сказал:

— Спасибо за кофе.

— Мне было нетрудно, — Грета помолчала и вдруг выпалила: — Каково это переживать за человека, из-за убеждений которого ты стал убийцей?

Его лицо на мгновение застыло. Взгляд непонимающе скользнул по ней.

— О чем ты? — спросил он.

— Такие, как он, — Грета кивнула в сторону входной двери, — научили таких, как Линке, что есть люди разного сорта. Этот человек, который пил твой коньяк в моем доме, в тридцать третьем во главе группы ученых поддерживал закон о предотвращении больного потомства. А после несколько лет был инспектором Наполас в Пруссии.

Ноэль побледнел. Судорожно сглотнул и оглянулся на дверь, словно бы ожидал увидеть там Кунца. Потом взгляд его вернулся к ней. Он был совершенно больным. Лицо же теперь ничего не выражало. Жили только глаза.

— Я не знал этого, — сказал он. — Я любил историю. Он был историком.

— У него были разнообразные интересы, — глухо ответила Грета. — И грандиозные мечты. А когда ему назначат штраф, он без труда найдет эту незначительную для него сумму, — она помолчала и посмотрела ему прямо в глаза. — Я хотела всего лишь учить детей. Теперь мне отказано в получении свидетельства о том, что я прошла денацификацию. А он пройдет. Такие, как он — проходят. Ведь он всего лишь историк.

— Перестань, пожалуйста, — прошептал Ноэль. — Я не знал ничего…

Потом стремительно подошел к столу, взял пустую чашку, открыл бутылку и плеснул в нее коньяку. Быстро осушил ее и снова оглянулся на Грету. Она смотрела, как он пьет. И чувствовала, как коньяк обжигает ее горло, проваливаясь вниз.

— Я ничего этого не знал, слышишь? — хрипло выдохнул он.

— Ты забыл, где ты. И кто вокруг тебя.

— Я забыл. Рядом была ты.

— Я такая же, — она слабо пожала плечами.

Ноэль резко обернулся к ней. На губах его вдруг отразилась улыбка. Но улыбка была злой, будто это он не улыбался, а скалился.

— Из нас двоих людей убивал я. И убивал бы снова, если бы пришлось вернуться в то время. Если таким я тебе не нужен, то я с этим ничего уже не смогу поделать.

Грета вздрогнула. Но это от холода, окно по-прежнему было открыто. Она подалась к нему, словно хотела что-то сказать, но резко развернулась и вышла из кухни.

15

Последующая неделя была тихой в сравнении с остальными. Лейтенант Уилсон возвращался домой раньше, чем все предыдущие дни. Но едва ли можно было назвать это улучшением. Пил он теперь в своей комнате. И очень много курил. По-прежнему в форточку, но табаком все-таки пропахли все вещи, постоянно тянуло в коридор и на лестницу. Когда с утра он уходил на службу, то, здороваясь с Рихардом или изредка с Гретой, если она оставалась дома, был очень вежлив и сдержан. Совсем как в первые месяцы своего пребывания в Констанце. Будто они чужие. С той лишь разницей, что чужим он больше не был. И самого себя он не чувствовал чужим. От этого становилось лишь горше.