После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии (ЛП)

Рядом с телефонной будкой остановилась машина. Из нее вышел мужчина с пистолетом в руке и сказал: «Полиция, ваши документы». Когда я полезла в сумочку, чтобы найти свою десятку, полицейский выхватил у меня сумку и обнаружил пистолет.

Дальше все пошло как по маслу.

Люди в штатском провели личный досмотр в поисках другого оружия. После того как на меня надели наручники, меня затолкали на заднее сиденье машины и отвезли в следующий полицейский участок. Меня завели в комнату, где за мной наблюдали двое полицейских с пистолетами наизготовку. Один из них снова обыскал меня и, когда я запротестовал, сказал: «Здесь у вас нет абсолютно никакого права голоса». Дверь постоянно открывалась. Входили люди в штатском и люди в форме, чтобы осмотреть меня. Они сказали: «Это она, та самая, которая убила нашего коллегу». Так я узнала, что полицейский, который почти поймал Ульрике, был мертв, другой был легко ранен. Человек был мертв. Я знал, что такое может случиться.

Через один или два часа меня доставили в штаб-квартиру полиции. Там всю ночь продолжалась суматошная возня туда-сюда — впервые в пока еще короткой истории RAF был застрелен полицейский. Даже после того, как быстро выяснилось, что выстрел был произведен не из моего оружия, на меня возложили ответственность за смерть. Ордер на мой арест, выданный несколько часов спустя, был выдан за убийство и покушение на убийство.

Уже вскоре после моего ареста появились предположения, что из-за моих размеров я должна была быть той Маргрит Шиллер, которую они искали. Я слышала, как они говорили, что мои родители должны были помочь им опознать меня. И они помогли. Я не ожидала от них ничего другого.

Полиция работала надо мной несколько часов, чтобы расстроить меня обвинениями в убийстве. Кто были двое других? Кто стрелял? Откуда я взялся и кто мои сообщники? Они сказали: «Ты хорошая, симпатичная девушка, возможно, ты ввязалась в это дело через своего парня. Скажи нам, кто остальные, где мы можем их найти, и с тобой ничего не случится. Ты быстро выйдешь на свободу». Чем дольше они говорили со мной и засыпали меня вопросами, тем спокойнее и увереннее я себя чувствовала. Что бы они со мной ни делали, я молчал. Ничто не могло заставить меня говорить. Я думал о том, что теперь меня посадят в тюрьму на десять лет или на всю жизнь. Это меня не пугало.