После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии (ЛП)

Через несколько дней в квартиру пришла женщина из Западного Берлина. В отличие от меня, ее знали все, потому что она общалась со многими из тех, кто в Берлине теперь принадлежал к RAF. Она проявила ко мне детское любопытство, но мы не поладили, и нам нечего было сказать друг другу. В любом случае, теперь мы вместе учились подделывать документы и практиковались на перепечатках, которые нельзя было использовать. Мне было очень трудно сосредоточиться на том, что я делаю.

Когда я не мог больше работать, я пытался читать. Но даже это было почти невозможно. Мне было очень трудно все время находиться в квартире, но я не осмеливался выходить. Меня пугал розыск. Это было похоже на огромный груз, который кто-то положил мне на голову и плечи, придавив меня. Мне отчаянно хотелось с кем-нибудь поговорить, но никого не было.

Люди постоянно входили и выходили из квартиры, и я была единственной, кто застрял там, словно замурованный. Моя голова становилась все пуще и пуще. Я сидел там, часами смотрел на воздух перед собой и бесцельно и бессмысленно проводил время. Ульрика огрызнулась: «Ты абсолютно ничего не делаешь!», а затем ушла, прежде чем я успел сказать ей хоть слово. Она была там больше всех, так как тоже жила в этой квартире. Однако незадолго до этого у нее начался роман с одной из других жительниц квартиры, и те несколько часов, которые они проводили вместе, они проводили за закрытой дверью. Другая женщина иногда присаживалась на минутку рядом со мной: «Я понимаю, что ты чувствуешь себя дерьмово, нам действительно нужно найти время, чтобы сесть с тобой и поговорить обо всем. Но, знаешь, у меня нет времени. Ты же видишь, что у меня слишком много дел.

Ульрика никогда не торопится. Она всегда хочет сделать все сразу, никогда не позволяет себе передохнуть. А когда у нас здесь есть час тишины и покоя, я просто хочу побыть с ней». Я понял, что она имела в виду, и устало кивнул с улыбкой. Но, поскольку она была слишком занята другими делами, она не могла мне ничем помочь. Поэтому иногда я просто злилась на них обоих.

Однажды Ульрика пришла с несколькими купленными цветными кусками ткани. Она разложила их на матрасах, а затем повесила на окна в качестве занавесок: «Я буду проводить достаточно времени в уродливых, серых камерах. Это место и так не должно выглядеть как тюрьма». Она совсем не была тщеславна собой и носила любую старую темную и непривлекательную одежду, которая совсем не подходила, даже не задумываясь об этом.