Если фермеры не солили бекон и ветчину достаточно долго и крепко, в них тайно развивались личинки. Мы замечали их только тогда, когда они падали нам на голову. Можно было бы подумать, что на нашем столе было достаточно колбасы и ветчины, тем более что многие крестьяне помимо денег за копчение давали нам еще и пожертвования, но, видит Бог, мы, дети, выросли на свекольном сиропе и моркови. Многие ветчины, многие колбасы отправлялись в Берлин и Кольн, где «настоящих» детей семьи жили там. Но у господ из управления социального обеспечения, которые приезжали из города, всегда была наготове княжеская порция лучших фермерских продуктов. Они приходили примерно раз в полгода, мы с сестрой садились в воскресной одежде, хорошо подготовленные, на диван в гостиной и отвечали «да» на вопрос, все ли у нас хорошо, и «нет» на вопрос, нет ли у нас жалоб. Потом нам разрешали играть, пока в доме находились официальные лица, и развлекали нас. Кто бы не знал, как выглядели служебные отчеты. Я могу прочитать их сейчас в папках. Гостиная была для нас с сестрой другим миром. Там было светло, тепло, стоял диван и кресла на голом страгульском ковре. Зимой мы искали возможности загнать себя внутрь, как скот в теплый хлев. Когда жены не было в доме, приемный отец приводил нас, открывал большую жестянку из-под печенья, наполненную печеньем из оленьих рогов от Рождества до Рождества, и позволял нам залезть в нее. Мы были блаженны, тихо сидели в креслах и наслаждались заговорщицким настроением.
The. Очарование комнаты заключалось также в полированном мироприемнике, который в то время был таким же большим, как предмет мебели. И, конечно же, «книжная лавка». На стенной полке выстроились в ряд грязные и пожелтевшие толстые брошюры из царства рурского блаженства, героизма мечты и стандартизированной морали. Я тоже тайно, но интенсивно пользовался этим материалом. Через дверь гостиной мы слушали «Рыбаков Капри» и «Песни о доме» Фредди Куинна. Жена любила петь. Когда она не разглагольствовала, не трелировала и не притопывала, она непрерывно пела.