После отбоя

«Мама, мамочка, родная моя! Я вынуждена была срочно уйти с работы и даже уехать из города, не попрощавшись с тобой. Не гадай, ни у кого не расспрашивай, все расскажу сама, но мне нужно время, чтобы прийти в себя. Мамочка, дорогая, не тревожься, я не пропаду, деньги у меня есть, необходимое из одежды прихватила, поверь, так нужно, так лучше для меня. Сознаю, это эгоистично по отношению к тебе, ты и так через край хлебнула горя, но вот теперь пришла и моя очередь. Не волнуйся, я мужественная, как и ты, мама. Каждый день, каждый час, каждую свободную минуту буду мысленно говорить с тобой, ты услышишь мой голос. Мамочка, милая, не забывай по ночам надевать теплые носки, береги свои ножки. И об этом я буду мысленно напоминать тебе по вечерам.

Твоя Марианна».

Ветров прочел и, чтобы хоть как-то скрыть свое волнение, начал маленькими глоточками отпивать остывший чай. Потом поднялся, робко попросил:

— Гелена Ивановна, можно мне хоть изредка бывать у вас?

— Конечно, Гена, мне приятно знать, как идут дела на стройке, ведь Мара постоянно рассказывала о ваших успехах и трудностях, о настроении молодежи. Мне казалось, что в какой-то мере и я причастна к вашим большим делам.

Около подъезда Ветров неожиданно встретил Юлю Галкину, спросил:

— Кого поджидаешь?

— Тебя. Поговорить надо. — Она сунула шерстяную варежку под руку Гены, стараясь идти с ним в ногу. — Гелена Ивановна знает, где Мара?

— Нет.

— А ты?

— Тоже нет.

— И почему уехала, не знаешь? — допрашивала Юля.

— Нет.

— Я бы таких не держала на границе.

— Ты об этом и хотела сказать?

— Нет. К нам в общежитие заходил Генрих Четвертый, советовался насчет секретаря комитета комсомола нашего стройуправления. Я назвала твою фамилию. Девчата поддержали.

— Можно было сначала со мной поговорить.

— Я же знала, что ты не откажешься.

— Ты все знаешь. Где Мара?

— В Ачине, — выдавила Юля и замолчала.

3

Магидов, исправляя свою ошибку, докладывал Виноградскому о работе комиссии ежедневно, а иногда по нескольку раз в день. Работники министерства подобрались уже к управлению треста, изучали работу отделов планирования, технического, конструкторского, главного механика, кадров. Крайкомовцы избрали строительные управления, беседовали с руководством, секретарями парторганизаций, отдельными коммунистами. В целом-то скупо: кто, где, когда, с кем. Но что делать, если проверяющие, кроме знакомства с людьми и ходом строительства, не сделали ни единого замечания: дескать, ждите выводов.

На втором этапе работы к комиссии подключился член горкома партии директор Снегов и почему-то начал со Скирдова. А когда после управляющего оседлал Иванчишина, Носова, Барцевича, у Магидова уже не было сомнений: готовится расправа с главным инженером. Им мало той казни, что подстроили на партийной конференции, теперь подставляют под удар крайкома. Но ведь есть же правда на земле! И он, Магидов, постоит за нее. Нужны новые факты? Пожалуйста. Производственный отдел занимает важное место в тресте: оперативное руководство производственными работами на строительных объектах, проведение организационно-технических мероприятий, контроль за расходованием строительных материалов. Но именно на этих участках были прорывы в прошлом году, не говоря уже о текущем. И что, наказали Барцевича? Нет, выдвинули на ведущий отдел планирования. Иванчишин пустил на дорожные работы остродефицитные материалы — стеновые панели и плиты покрытия. Потом задним числом с помощью того же Снегова списали их в брак. Носов…

Да мало ли преодолено заслонов на пути к новому, прогрессивному, сколько выявлено неучей, бракоделов, бездельников! Труднее будет со Скирдовым, этот окопался в окопах холодной войны: на людях декларирует «за» — и тут же «но»… А за этим «но» сплошные рогатки, колючая проволока. Особенно нетерпим стал последнее время, дергает аппарат управления, настраивает начальников отделов против Главного. А этот Главный вывез прошлогодний план, взялся и за нынешний. Смотри, Семен Иулианович, не поскользнись! Магидов будет воевать до последнего патрона…

Андрей Ефимович поехал в главк, изложил свою позицию Виноградскому. Тот долго сидел набычившись, то ли потрошил собственные мысли, то ли оценивал позицию Главного. Наконец приподнял надбровье, кинул: