После пламени. Сборник

Ряд нолдорских всадников расступился, выпуская предводителя вперед. Маэдрос легко спешился, чуть картинным жестом расстегнул перевязь меча, позволив ему упасть на траву, и развёл руки в стороны: дескать, я безоружен.

Потом он неторопливо пошёл навстречу Мелькору.

Тёмный Вала слез с лошади и так же не спеша двинулся к моему сыну. Я чувствовал, что он напряжён и словно бы вслушивается во что-то, находящееся за пределами моего восприятия, причём то, что он слышит, ему не нравится крайне. Взгляд Мелькора был неотрывно устремлен на Маэдроса.

Вала и мой сын встретились примерно на середине расстояния, разделяющего дружины. Первым заговорил Мелькор:

— Приветствую тебя, Маэдрос, Государь нолдор.

Когда Мелькор назвал Маэдроса моим титулом, я невольно вздрогнул. А мой мальчик — он был всё так же спокоен.

Слишком спокоен.

Я не знал, что именно не нравилось Мелькору, но мне тоже всё меньше нравилось происходящее. Я не мог объяснить, чем.

— Приветствую тебя, Вала Мелькор,— отвечал мой сын.— Ты хотел говорить со мной — я пришёл.

Маэдрос сложил руки на груди, левая сверху, как обычно. Почему-то это показалось ему неудобным, он сложил их наоборот.

«Нервничает»,— подумал я.

Нервничает и не может этого скрыть. Всё нормально. Так и должно быть.

Лица и позы Мелькора я видеть не мог, но чувствовал, что тот весь подобрался, как хищник, готовый прыгнуть. Между тем, когда Тёмный Вала заговорил, речь его звучала ровно и непринужденно, и это несоответствие с внутренним напряжением встревожило меня ещё сильнее.

— Я скорблю о смерти твоего отца,— сказал Мелькор.— Он был великим мастером и сильным воином. Он погиб, как герой. Я не хочу больше крови, Маэдрос. Ни для моего народа, ни для твоего. Я предлагаю мир.

— М-мир? — голос моего сына чуть дрогнул, но только — чуть.

И он задал вопрос, в бесстрастности соперничая с Мелькором:

— На каких же условиях ты предлагаешь нам мир?

— Вы клянетесь оставить помыслы о мести и никогда — ни словом, ни делом — не пытаться причинить вред мне или кому-либо из моего народа. Я отдаю вам земли на юге Эндорэ и также приношу клятву не поднимать против вас оружия, доколе верны вы своему обету. И ещё,— Тёмный Вала выдержал паузу,— я готов вернуть…

Я почти слышал ещё не произнесенные слова: «один из Камней, дабы освободить вас от уз иной клятвы, данной весьма опрометчиво».

Но договорить Мелькор не успел.

Маэдрос был быстр.

Невероятно быстр.

Два его движения слились в одно, во вспышку серебристой молнии, вылетевшей из левого рукава.

Его кинжал почти коснулся горла Мелькора.

Почти.

Мелькор тоже был быстр.

Быстрее Маэдроса.

Осанвэ оборвалось.

Я с ужасом понял, что я — один. И не в прерванном осанвэ дело, а в том, что удар Маэдроса достиг цели. Только — не горла Мелькора.

Маэдрос своим кинжалом навсегда отрезал путь к примирению.

Конец.

Чернота.

2

Я был готов к неожиданностям. Даже если бы Феанор не выказал удивления, что Маэдрос согласился на переговоры, я всё равно подстраховался бы. Просто на всякий случай. Не годится правителю рисковать собой сверх необходимого.

В музыке Маэдроса то и дело проскакивали фальшивые ноты — их нельзя было не заметить. Если раньше я лишь остерегался подвоха, то теперь был уверен, что меня ждёт неприятный сюрприз. Как если бы Маэдрос сам сказал мне об этом.

И всё же я надеялся. На благоразумие Феанариона. На свою способность убеждать. На удачу, в конце концов.

Я надеялся, что мне не придется сражаться с сыном моего друга.

Пришлось.

Я угадал движение Маэдроса за мгновение до того, как тот нанёс удар,— по его глазам, по резкому изменению музыки.

Мои пальцы сомкнулись на предплечье нолдора, а кулак врезался в челюсть. Я двинул его от души — парень выронил кинжал и мешком свалился к моим ногам. Руки немедленно свело судорогой — от кончиков пальцев до плеч, и мне потребовалось несколько мгновений, чтобы кое-как справиться с болью.

Когда пелена перед глазами немного рассеялась, оказалось, что на меня во весь опор мчится нолдорская конница. С луками наготове. Две стрелы упали на землю, не долетев до меня несколько локтей — у кого-то не хватило терпения.

И тогда я запел… Упоительное чувство собственного могущества, безграничной власти над миром на время заглушило даже боль в руках. Земля Эндорэ помнила мой голос, мою волю и откликалась с готовностью и доверием. Я мог лепить из неё, что хотел, словно из мягкой глины. После Амана, где любая ерунда требовала огромного напряжения, это было особенно приятно. Я так и не восстановил силы с тех пор, как вернулся, но сейчас я не чувствовал этого. Если бы не нарастающая боль, всё было бы совсем, как когда-то. До Войны.

Я пел, и по земле впереди прошла дрожь — словно гигантский зверь решил отряхнуться. Кони испуганно заржали — кто-то встал на дыбы, кто-то попятился, отказываясь повиноваться всаднику. Следующий подземный толчок — и животные начали падать, придавливая седоков. Некоторые из нолдор всё же успели вовремя спешиться и помчались ко мне, на бегу натягивая луки. Одна стрела свистнула возле уха, вторая на излёте воткнулась у моих ног.