После пожара

Хани глядит на него расширившимся глазами и не двигается.

– Давай, – шипит он. – Ты должна его потрогать.

Она снова безмолвно смотрит на Люка, потом утыкается взглядом в землю. В тот момент, когда Хани вытягивает дрожащую руку, я, сама того не сознавая, делаю шаг вперед.

– Хани, возвращайся во двор, – говорю я, покинув свое укрытие.

Люк издает удивленный возглас и резко отворачивается, лихорадочно застегивая ширинку.

– Убирайся отсюда! – выкрикивает он. – Мы не делаем ничего дурного!

Хани поднимает глаза на меня, в них светится облегчение, словно она не может поверить, что я не призрак и действительно стою перед ней.

– Иди, Хани, иди, – говорю я. – Не бойся, тебе ничего не будет.

Не мешкая, Хани срывается с места и убегает в направлении двора. Топот ее удаляющихся шагов стихает. Люк разворачивается, и я с секундным опозданием понимаю, что мне тоже следовало убежать, ибо на его лице написаны не злость или смущение, которых можно было ожидать. Во взгляде Люка я прочла свою смерть.

Он бросается на меня, хватает за плечи и швыряет к стене сарая. Я скребу пятками по земле, ударяюсь головой о железную обшивку, и из глаз сыплются искры, целые снопы искр, а потом Люк наотмашь бьет меня по лицу, прямо по скуле, и от взрыва боли мое зрение проясняется.

Я чувствую во рту вкус крови и кричу, но Люк душит этот крик, с силой накрыв мои губы ладонью, и еще теснее прижимает меня к стене. В его глазах полыхает ненависть.

– Во имя Господа, ты кем себя возомнила? – рычит он. – Шпионишь? Лезешь куда не просят?

Я всматриваюсь в лицо Люка, пытаясь обнаружить признаки нормальности, убедиться, что он просто меня пугает, но ничего такого не вижу. Совсем.

– Третье… воззвание, – сиплю я из-под его ладони.

Он разражается смехом и неожиданно ослабляет хватку.

– Ты еще будешь напоминать мне о воззваниях? Правда, что ли? Я знаю их лучше, чем кто-либо другой, не считая Пророка.

– Тогда зачем ты собирался нарушить одно из них? – Ответ Люка меня не интересует, я просто тяну время, чтобы отдышаться и придумать выход.

– Я ничего не нарушал, – бросает Люк. – Она должна мне подчиняться, ясно? Угождать мне – ее обязанность. И твоя тоже.

Свободная рука Люка скользит вверх по моему бедру. Я снова хочу вскрикнуть, однако он заранее затыкает мне рот, еще сильнее зажав его ладонью.

– Знаю, ты предназначена в жены отцу Джону, – шепчет Люк, по-прежнему излучая ненависть, – и потому до свадьбы сохранишь невинность, но, когда он тобой попользуется, я непременно загляну к тебе как-нибудь ночью, и мы повеселимся. Еще как повеселимся. Я…

Внезапно мой рот и бедро оказываются свободны, а Люк отлетает назад с выпученными глазами. Потеряв равновесие, он грохается на землю, а у меня самой подгибаются колени, и я сползаю по стене, вся в слезах. Торопливо их утираю и вижу, как Нейт широким шагом подходит к Люку и носок его тяжелого ботинка врезается тому под ребра со звуком разрубающего тушу топора. Люк стонет и пытается отползти в сторону, а Нейт бьет его снова и снова, пока тот наконец не затихает. Взгляд Люка полон боли и изумления, смешанного с ужасом. Нейт опять заносит ногу, и ко мне наконец возвращается голос.

– Не надо, – кричу я. – Нейт, не надо!

Его ботинок замирает в воздухе, он переводит глаза на меня, и в них бушует такой гнев, что я цепенею. В следующую секунду выражение лица Нейта смягчается, он опускает ногу.

– Как ты, Мунбим? Он сделал тебе больно?

Скорчившийся на земле Люк издает хриплый возглас, я мотаю головой.

– Точно?

– Я в порядке, – уверяю я, хотя это далеко не так. – Честное слово, Нейт.

– Ладно, – говорит он. – Ступай обратно во двор.

– Что ты намерен делать?

Нейт смотрит на Люка, чьи глаза вот-вот вылезут из орбит от страха, а физиономия жутко побагровела, сделавшись едва ли не фиолетовой.

– Разберусь с этим, – говорит он. – Иди. И ни с кем не разговаривай, пока я не разыщу тебя.

Я поднимаюсь на ноги, неуклюжей трусцой огибаю сарай и скрываюсь за углом. Таким же манером я добираюсь до асфальтированной площадки двора. Ватные ноги больше меня не держат, я опускаюсь на колени и рыдаю до тех пор, пока не начинаю задыхаться.

После

– Боже, – выдыхает агент Карлайл. – Боже, черт подери, правый.

Во время моего рассказа его глаза постепенно расширялись, и сейчас он смотрит на меня с таким неподдельным сочувствием, что я наверняка разревусь, если встречусь с ним взглядом.

– Сколько лет было Хани? – тихо спрашивает доктор Эрнандес.

– Тогда?

Он кивает.

– Одиннадцать.

В комнате надолго повисает тишина. Мои слова висят между нами ядовитым облаком, отравляющим воздух. Первым приходит в себя агент Карлайл.

– Что дальше было с Люком? – задает он вопрос.

– Ничего. Не знаю, что Нейт ему сказал – или сделал – после того, как я убежала, только Люк об этом больше не упоминал. Как и Хани.

– Это она позвала Нейта? Он поэтому пришел тебе на помощь?

Киваю.

На лице агента Карлайла появляется сдержанная улыбка.

– Храбрая девочка.

Даже не представляешь, до чего храбрая.

– Это правда, – соглашаюсь я.