После праздника

Вопрос, возможно, следует так поставить: кто из молодых успевает сформироваться, повзрослеть в наилучший, благоприятнейший для своего поколения период, а кто нет, и почему? Носителями заряда, конечно, способны стать немногие, зато их распознать, испытать их влияние или, наоборот, от него уберечься, что-то другое противопоставить и самостоятельно развивать такой выбор широко предоставляется. Простительно ли начисто от него уклоняться? Возможно ли?

Наталья с детства много читала. Вера, пользовавшаяся библиотекой соседей, видела замасленные, с загнутыми углами, в брызгах соуса страницы: Наталья читала за едой, в туалете, на ходу, всюду. Но установить по прочитанному ее интересы, вкусы, склонности оказалось невозможным: она читала все. Тоска же, томление, леность, жажда праздничности никогда ее не оставляли, и образ жизни не менялся. Она оживлялась, впадала в лихорадочную спешку, только когда маячило впереди развлечение. Так что же она находила в книгах, как они на нее воздействовали? Никак? Но ведь, блестящая рассказчица, она владела словом безупречно, и крохотные сценки, эпизодики в ее изложении всегда бывали остроумны, законченны. Хотя форма, так сказать, явно превалировала над материалом, но это уже чересчур строгий и вряд ли даже справедливый упрек. Мастерство, одаренность преображают любую тему — в этом тоже сила искусства, и ее не ценить могут только натуры бескрылые, прагматического склада, считающие себя приверженцами идей и тем самым идею, как таковую, приземляющие, искажающие даже нередко.

Впрочем, это уже отклонение в сторону. Факт же, что Наталья книг проглатывала уйму. А в итоге ее любознательность закончилась разгадыванием кроссвордов.

…Они встретились вновь, после перерыва, когда Наталья уже отселилась от родителей, жила в двухкомнатном кооперативе неподалеку от метро «Измайлово», Столкнулись случайно, при переходе с одной на другую станцию. Вот так встреча! Вера была одна, Наталья с мужем, отошедшим деликатно, пока они обе излагали в спешке события последних лет.

Говорили, но, главное, всматривались, впивались взглядами, типично по-женски, угадывая то, что значило больше слов, и большее открывая.

Приходит возраст, когда привлекательность природная как бы отступает, утрачивает былое значение, а куда важнее оказывается, как выглядит человек. То есть лицо становится  л и ц о м  в истинном своем значении, проявляющим не только характер, но образ существования, привычки, вкусы, удачи, удары судьбы. Конечно, если вглядываешься заинтересованно, страстно, как Вера. И она угадала, прочла. То, что хотела, предвидела?

Но очень бы еще хотелось вызнать впечатление Натальи, как-то она нашла Веру? Хотелось, если честно, удивления, вздохов: как же это ты, мол, сумела? Молодец!

Имелись основания ожидать такой именно реакции. За прошедшие в обоюдном неведении годы Вера, помимо успехов профессиональных, сумела установить тот свой внешний облик, что наиболее ей соответствовал и был достигнут при, говоря объективно, не самых блестящих данных. С ее ростом, коренастостью добиться впечатления стройности стоило усилий. Не обладая шевелюрой, она, можно сказать, сыграла ва-банк, остригшись настолько, что лишь коротенькая челка лоб прикрывала. Стиль такой отлично к ней приладился, а уж чего это стоило, знала только она: диеты, бассейн, лыжи, причем лесные красоты проскакивали незамеченными, а радовал сам  п р о ц е с с  усилий, преодолений, жаркий пот под фуфайкой — сгонялся вес.

Образ жизни? Уж за него Вера полностью отвечала: размеренность, четкость, отрицание решительное всего вредоносного, каковы бы ни рисовались соблазны. Кстати, может быть, иной раз Вера и позволила бы себе что-нибудь, если бы не пример — Натальин пример не засел бы в ней так прочно. Да-да, и в прошедшем до их встречи промежутке Наталья не исчезала из Вериного сознания.

А теперь, пожалуйста, результаты. Вера стояла перед Натальей, почти во всем уверенная, ничем почти не возмутимая, спрашивала, отвечала…

Наталья изменилась. У нее набрякли подглазия, рот сжался, увял, и это подтверждало, что живет она, как жила, ловит праздники и длит их сколько возможно, сколько хватает сил, но силы уже не те, не тот возраст, и праздники обрываются еще резче, задолго до того, как она успевает ими насладиться. К тоске в ее взгляде прибавилась особенная такая неутоленность, жалкая, постыдная, которую она и сама, кажется, в себе распознала и пыталась стереть улыбкой.

Улыбка тоже выходила жалкой. Вера опустила глаза: ей расхотелось торжествовать. Какая-то, верно, все же тянулась ниточка между ней и Натальей, помимо далеких воспоминаний, — нечто, что принудило Веру как бы невольно запротестовать, крикнуть кому-то с возмущением мысленно: ну зачем уж так, за что?