После развода. Вернуть жену

На лице Алика проскальзывают такие противоречивые эмоции — от страха до ненависти — что он выдает себя с головой. Слишком уж хорошо я его изучил за годы дружбы. И мне бы удивиться, торжествовать в этот момент, но уверенность в том, что моя убежденность в их романе действительно сильно преувеличена, образует внутри пугающую пустоту и страх. Если мои подозрения верны, то это означает лишь одно — я совершил ошибку. И мой так называемый друг сильно постарался, чтобы я в эту ошибку поверил.

— Пошел ты! — сквозь зубы шипит Алик, делая шаг ко мне. — В Израиле Эля была занята твоей, между прочим, дочерью все это время. Каким эгоистом нужно быть, чтобы ставить ей в вину пропущенные звонки? Думай, что хочешь, Демид, но помни — дотронешься до Эли хоть пальцем, и я тебя убью. Не забывай, что она с тобой сейчас только ради Сони. Ты ей не нужен и никогда не будешь нужен. Она — моя!

Я сжимаю кулак, намеренный удовлетворить свое желание причинить ему боль, но мудаку везет. Нас ярко освещают фары заехавшей во двор машины, а следом раздается сигнал, требующий убрать с дороги мешающий проехать автомобиль Алика. Он чертыхается и, послав мне злой взгляд, садится в свою машину и уезжает, а мне не остается ничего, кроме как взять себя в руки до того, как попаду в квартиру.

Нельзя наезжать на Элю из-за ее придурка. В одном он прав — она действительно больше не моя жена. И какие бы мысли сейчас ни крутились в моей голове, я должен тщательно собрать всю информацию и только потом делать выводы.

Глава 15

Эля

Я не помню, как добираюсь до квартиры. В памяти остаются лишь короткие моменты. Как нервно открыла дверь, ворвалась в подъезд, прижимая к себе Бусю, как столкнулась с какой-то женщиной, а она пыталась мне что-то сказать, но я ничего не слышала, не видела. На лифте ехала не дыша, а малыш почувствовал мое состояние и начал капризничать.

— Тихо-тихо, маленький, — успокаиваю его и зажмуриваюсь, ощущая слезы на щеках.

Перед квартирой Демида даю себе пару минут, чтобы успокоиться, а когда вхожу туда, начинается привычная рутина. Передать няне ребенка, под веселую болтовню Сонечки умыться, переодеться в домашнее, отпустить няню, договорившись на новое время.

Что она у меня спрашивала, едва помню. Говорю и действую на автомате.

Вспоминаю, что Димочке нужно помазать сыпь, и бегу за сумкой в прихожую, а потом замираю там, услышав шаги. Тяжелые шаги Демида на лестничной площадке. Сердце останавливается в груди от волнения, но в то же время я запрещаю себе дрожать перед ним и выказывать страх.

Его поведение перешло границы, он командовал мной и приказал не вмешиваться и уйти наверх! И что они с Аликом друг другу говорили после моего ухода?

Решаю обдать Демида безразличием и занимаюсь исключительно детьми. Сонечка показывает рисунки, а сынок играет в манеже. Но рано или поздно нам приходится идти на кухню, потому что все проголодались.

Демид приобрел пароварку, чтобы готовить Соне полезную пищу, и сейчас экспериментирует, готовя нам всем ужин. Говорить при дочке об Алике неуместно, и я злюсь на себя за отходчивый характер. Еще полчаса назад я бы рвала и метала, отчитала Демида, поставила бы на место, сказала, что он не имеет права так вести себя со мной, он мне не муж, не начальник, не хозяин!

Но проходит всего лишь тридцать минут, и я уже остыла. Сидим за столом и ужинаем, как самая обычная семья.

— Брокколи просто бе-е-е, — тихонько шепчет мне на ухо Соня, едва Демид отходит в сторону, чтобы нажать на кнопку электрического чайника.

Умильная мордашка светится от радости. Ей нравится иметь со мной девчачьи секреты.

— Да, бяка, — говорю одними губами, и мы смеемся в ладони, переглядываясь, а Буся, хоть и не понимает, в чем дело, но тоже подхватывает наше веселье. Бьет ложкой по столу и лупасит несчастную зеленую гадость, которая не пользуется у нас спросом, несмотря на свою полезность.

Выражение лица Демида надо видеть. Когда он поворачивается и смотрит, что мы творим, даже не сходит с места, а просто недоуменно хмурит брови. Но не злится, а пытается вникнуть в проблему. Очевидно, до него доходит смысл происходящего, и Демид расплывается в понимающей улыбке.

— Брокколи вычеркиваем из меню, — заключает он с деловитым видом и берет стул, усаживаясь на него сверху, как ковбой на лошадь.

Сколько его помню, всегда любил так усесться. Сидел себе сначала, как нормальный человек, а потом вдруг залихватски переворачивал стул и устраивался на нем вот так.

Невольно любуюсь его осанкой, широкими плечами в белой футболке. Ткань натянута на рельефных мышцах. Сглатываю, пряча взгляд, вспоминая, как в нашем доме мы проводили время в быту. Все было так просто, по-домашнему, весело, ярко, живо, теперь это кажется сном…

— Пап, а почему все полезное такое невкусное? — морщится Соня, ковыряясь ложкой в пюре. — Мне теперь нельзя вредную еду? Никогда-никогда?

Дети всегда ошарашивают необычными, ставящими в тупик вопросами.

— Соня, иногда можно и вредную, но не каждый день, — Демид строг, играет злого полицейского.