«Деревья не срубали (поскольку было нечем), а окоряли, чтобы они засохли. Подготовленный участок выжигали таким образом, чтобы лес, сгорая, выжег почву на глубину как минимум 5 см, полностью уничтожая всю растительность, в том числе и семена. Посев производили в еще теплую золу, в этом случае на поле сорняки возникали только из засорения посевного материала. <...> Участки забрасывали не из-за истощения почвы, а из-за зарастания полей сорняками, с которыми могли бороться только прополкой — способом неэффективным на больших площадях, ибо урожай не окупал затрачиваемый труд. Большие затраты труда на расчистку окупали высокие урожаи: до сам-10 — сам-20, а иногда и до сам-70»[26]
.Через два-три года участок оставляли, и переселенцы отправлялись дальше.
Мигрирующие группы не были закрытыми объединениями. Сформированные в XIX и XX веках представления о национальной идентичности и национальных особенностях нельзя переносить на времена, когда не было ни наций, ни этносов (ни этнических чисток). Люди германцев, ираноязычных аланов и множества других племен легко понимали друг друга и быстро перенимали языки. Поэтому состав групп часто менялся: кто-то отставал по пути, кто-то брал жену в одной из встретившихся деревень, кто-то решал остаться с неожиданно разросшейся семьей, а молодые несемейные мужчины сбивались в шайки и, отделившись от своих родов и кланов, искали военной удачи.
Народы и племена доходили до внутренней периферии Империи, оставались там, смешивались с другими, бесследно исчезали, либо объявлялись уже с новыми названиями и даже новыми языками, усвоенными за сотни лет великого пути. Одни давали начало новым народностям и государствам грядущего Средневековья, другие ассимилировались, навеки пропадали в водовороте истории или даже возвращались на прежние земли.
Понятно, что люди всегда старались переселиться из менее развитых регионов в более развитые и климатически комфортные — то есть на юг и запад. Так было в первые три века нашей эры, когда империя поглощала германские земли и нанимала германских рекрутов, а легионы зачастую снабжались германским продовольствием. Но было и движение иного рода: выступления против клиентов Рима в пограничной зоне. Их всячески старались вытеснить племена-конкуренты, желавшие присвоить или закрепить за собой блага, которые приносила жизнь на границе.
Рейнский и дунайский фронтиры Римской Империи
В IV веке приграничные «королевства», клиенты империи, простирались лишь километров на сто вглубь Германии от Рейна и Дуная, образуя пояс, за который доступа римлянам не было. Что происходило в тех дремучих дебрях, можно лишь предполагать, интерпретируя археологические находки.
Варвары, при всем численном превосходстве, не имели представления об организации снабжения походов провизией и фуражом — у них наглухо отсутствовало понятие о «службе тыла». Грабежом десятитысячное войско не прокормить, а значит, время набега крайне ограничено! Поэтому целых три века для защиты границ империи было достаточно держать легионы у пределов Сахары, на Евфрате, Дунае и Рейне, проводя редкие, но жестокие карательные походы против варварских племен.
Рейды и иностранная помощь, набеги и торговля, дипломатические пляски и жестокое насилие, заимствование новых аграрных и оружейных технологий, а также самоорганизация с целью противодействия могущественному Риму, — все это привело к экономическому развитию германской периферии, росту ее населения и складыванию более крепких политических структур вокруг новых «центров силы».
К IV веку граница давно стабилизировалась, и легионы, сосредоточенные на оси Мозель-Рейн-Дунай (удобной, кстати, для тылового обеспечения), подолгу оставались в своих гарнизонах. К западу и к югу от этих границ прежние варвары усвоили латынь, городской образ жизни и умение носить тунику. Вместе со всей Римской империей они отказались от прежних верований, приняли сначала римских богов, а потом христианство, начали посещать те же храмы, что и римские граждане.