После Шоколадной Войны

— Картер — молоток, — напомнил Арчи. — Встреча закончена.

Молоток опустился на стол так, словно в древесину вонзился толстый гвоздь.

Хотя он и ненавидел запах этого заглушенного помещения, провонявшегося потом, прелыми носками и кроссовками, Арчи задержался здесь после того, как все уже ушли.

Сверить возможное.

Он не собирался хоть как-то повлиять на конфликт между Оби и Бантингом, и в этом не было необходимости. Он хорошо знал Оби и почти читал его мысли. И выражение его лица, словно карта, подробно выдавала все, что было у него на уме. Арчи видел ошеломленного и обескураженного Оби, очевидно, все еще не пришедшего в себя после того, что с ним произошло предыдущим вечером, но он никого не подозревал, не собирался ни с кем выяснять никаких отношений. Оби лишь смотрел на всех сидящих, вообще не цепляясь за Бантинга глазами. Арчи мог держать пари, что Оби не знал, кто напал на него и его девушку в машине.

Но для Арчи даже более чем очевидно было другое. И его это вполне удовлетворило.

Предателем, конечно, был Картер. Картер, который изначально не показал никакого энтузиазма к визиту епископа. Картер, который очевидно ненавидел свою роль держателя молотка. Картер, который все собрание просидел, будто в трансе, пропуская реплики Арчи с ударами молотка. Вдобавок он его еще и уронил. Картер, на лице которого зажглась вина, словно красный сигнал светофора. Цвет крови. Картер, который остался не у дел без его идиотского бокса и футбола. Силач Картер, в котором внезапно заговорила совесть. С момента начала собрания Арчи наблюдал за бегающими глазами Картера, за его бледным лицом, силач превратился в медузу, в смятую шляпу.

Предателем был Картер.

Хотя доказательств у него не было — сомнения прочь. Но Арчи нужны были доказательства.

Он стоял в спертом, противном воздухе заглушенной комнаты и думал:

«Бедный Картер…»

Жизнь Картера никогда больше не будет такой, как прежде.

---

Лауры не было дома.

Или возможно она не открывала дверь, также как и не отвечала на телефонные звонки.

Он снова нажал на кнопку и вслушался в слабое эхо звонка, которое звоном отдавалось от стен где-то внутри этого дома. Но других звуков за дверью не было, ни какого шевеления или шагов. Так или иначе, дом казался пустым. Присутствие Лауры для него всегда было ярким и сильно ощутимым. Ею полнился воздух, возбуждая все его чувства. Теперь: ничего. У входа в дом «Фольксвагена» ее матери не было также.

Он пнул ногою дверь и уже не ждал ответа, но ему было нужно хоть что-то сделать.

Проклятье. Ему, во что бы то ни было, нужно было ее увидеть. Переполненность виной, одиночеством и тоской брала его за горло. Его затравили разного рода мысли, кружась вокруг, словно снежинки вокруг крошечных людей в стеклянном шаре у него на камине.

Он повернулся, спустился с крыльца, и почувствовал себя так, словно отступает, понеся серьезные потери в перестрелке. Он побрел к своей машине. Игривость и веселье весеннего дня раздражали его. Сверкающее солнце, дуновение армата сирени и весь этот пустой бред.

За этот день он уже второй раз побывал у нее дома. В первый раз он приехал сюда сразу после уроков и не найдя ответа поехал к ее школе. Там никого не было. Заглянув через дверь главного входа, он увидел уборщицу, отдирающую шваброй коридор. В этой школе он был посторонним. Возвращаясь к машине, он понял, как мало знал о ее жизни, о ее буднях. Иногда она могла рассказать ему о своих подружках. С двумя из них он был знаком, но в его памяти их лица были смазаны, и к тому же он не помнил, кто из них Дебби, а кто Донна.

Его подбородок покоился на рулевом колесе, и он печально смотрел на дом Лауры. Ожидание показалось ему безнадежным: дом был пуст, внутри не было никого.

Его сознание переключилось на встречу «Виджилса» и на очередное странное представление Арчи. В обычной ситуации он мог взвесить и рассчитать каждый шаг Арчи, но теперь не смог ни на чем сконцентрироваться. Лаура и его мучения преобладали над всем остальным.

Прошло пятнадцать минут. Расстроившись более чем когда-либо, он выдохнул почти весь, накопившийся в легких воздух, как и в случае других неприятностей, и завел мотор. Он больше не мог сидеть и не делать ничего.

Один лишь лучик света был в этот мрачный день, не столь яркий, но, по крайней мере, не такой тусклый и блеклый, и не угнетающий, как все остальное. Проект был отменен, как и участие в нем Рея.

По крайней мере, он мог кому-нибудь принести хорошую новость, лучшее из произошедшего в этот мерзкий день.

Позже мать Рея Банистера повела его в подвал.

— Он работает над секретным проектом, так что вероятно он тебя не впустит, — сказала она в хорошей манере. У нее было приятное загорелое лицо. Такого загара, как у нее, Оби никогда еще не видел: глубокий и темный — цвета тающей карамели. Он следовал за ней через весь дом и затем вниз, по подвальной лестнице. — Не забудь постучать, — сказала она ему вслед.

Дверь под лестницей была закрыта. Секретный проект? Он постучал.

— Кто там? — из-за двери голос Рея звучал слабо.

— Оби.