После Шоколадной Войны

Гостиной они пользовались в особых случаях, по главным праздникам или, когда нужно было собраться всей семьей, например, по случаю приезда родственников из Италии, по окончании учебного года, и так далее. На полу лежал толстый ковер, сверкали мебель и пианино, которое его мать полировала, несмотря на то, что им почти не использовались. Никто на нем не играл с того момента, как умерла его бабушка за год до того. Дэвид тайком брал уроки игры на фортепиано в школе Прихода Святого Джона, у лишенной слуха монахини, которая била его по пальцам линейкой, когда он нажимал неправильную ноту. Его мать играла «на слух», извлекая ужасные аккорды в тональности «до-мажор».

Он открыл пианино, словно снял крышку гроба, взглянул на клавиатуру, которая поприветствовала его своей отвратительной улыбкой с пожелтевшими зубами. Его палец коснулся «до» первой октавы. На удивление глубокий звук заполнил собой комнату. Он замер, вслушиваясь его отражение от стен и потолка.

Он вспомнил, что «C» — это нота «до» на клавиатуре, а также просто буква. Буква, разрушившая его жизнь — оценка, как-то раз поставленная Братом Лайном.

Дэвид закрыл крышку пианино, заставив исчезнуть ужасную улыбку желтых клавиш. Еще какое-то мгновение он стоял около пианино, словно в ожидании команды, будь она от неодушевленного предмета: от элемента мебели, музыкального инструмента или от человека? Он не знал, откуда она последует, но все же был уверен, что выполнит эту команду, как только она прозвучит. И что ему нужно будет сделать: с собой, с Братом Лайном?

Он тщательно закрыл за собой раздвижные французские двери и подошел к окну столовой, выходящему на задний двор. Там надрывно кричала птица, словно ее ранили. Земля, которую отец перекопал для посадки деревьев, лежала в беспорядке, почти как на свежей могиле.

---

Сложность была в том, как найти коричневый полуботинок с растрепанной «молнией» и болтающейся медной пряжкой среди сотен, черт возьми, тысяч пар обуви, ходящих повсюду в Монументе. Невозможно? Но он должен был заставить себя найти это возможным. Надо было принять меры. Найти. Где-нибудь начать — и это где-нибудь было в «Тринити». И затем продолжить дальше.

Устав «Тринити» в отношении одежды был не слишком строг. От учащихся требовалось, чтобы каждый был в рубашке, галстуке, пиджаке и брюках неустановленного цвета. Запрещены были спортивные тапки (за исключением спортивных уроков), ботинки и рабочая одежда. Наиболее популярной обувью в «Тринити» были полуботинки, застегиваемые на «молнию» и затягиваемые пряжкой.

«Хорошо подумай», — сказал себе Оби, одеваясь утром в школу, как обычно, имея трудности с узлом на галстуке, чтобы второй конец не торчал из-под первого. Он не мог себе позволить быть пессимистом. С пессимизмом приходят безысходность и отчаяние, и, наконец, поражение. Он не мог позволить такому случиться, как и не мог все это так просто бросить, потому что вся его жизнь была под опасностью разрушения, и нельзя было бездействовать, чтобы такое произошло.

Где-нибудь, наверное, в эту же минуту кто-то у себя дома надевал изрезанный полуботинок, пока ноги Оби по очереди втискивались в его собственную обувь.

Оби взглянул на себя в зеркало. Он выглядел ужасно. Красные глаза. Желтые пятна в уголках у переносицы, которые появлялись каждый раз при сильном утомлении. Свежие царапины на подбородке. Поблекшие волосы, словно высохшая на стекле пыль. Словно все его тело и даже волосы отказывались принять произошедшее — то, что не должно было случиться, и что нельзя было допустить.

Он продолжал тихо говорить с собой, при этом наблюдая в зеркале обвисшие уголки своих губ: «Время воспрянуть духом, Оби. У тебя есть ключ. Следуй за ним. Найдешь обувь, с ней этого парня, а затем узнаешь, что делать дальше. Это лучше, чем бездействовать, лучше, чем просто ждать, когда вернется Лаура, и ей нечего будет предложить».

Он разработал стратегию, как пробудиться и придти в себя, и решил, что в школу поедет не на машине, а на автобусе. Что даст ему возможность понаблюдать за школьниками, за их обувью на тротуаре и в автобусе. Он ненавидел мысль о поездке на автобусе: «Что, я снова стану одним из этих снобов?» Но он знал, что найти этот полуботинок было важнее, даже того, как и когда добраться до школы. Нужно было смешаться с толпой. Его глаза не должны были пропустить ни одной пары обуви.

Он поспешил выйти из дома, но ноги не слушались, переставляясь по-старчески вяло, тяжело, словно на них были увесистые зимние ботинки. На автобусной остановке в конце улицы он стоял отдельно от всех детей и подростков, ожидающих школьный автобус. Они галдели и хулиганили на свежем утреннем воздухе, топая ногами, толкая друг друга локтями и бедрами. Глаза Оби пробежались по их обуви. Трое из них были в истёртых изношенных сандалиях — из школы «Верхний Монумент», где не было никакого устава и никаких правил в отношении одежды. У двоих полуботинки, черного и коричневого цвета, и с целыми застежками, у кого-то пара высоких черных ботинок, и еще двое в лакированных туфлях.