После смерча

И только после того, как плотогоны отплыли от бе­рега, Фрося призналась матери в своей любви к Ан­дрею. Мать и слушать не захотела, это еще что за вздор несет ее дочь! На обратном пути Андрей снова побывал в усадьбе. Но Фрося быстрее проводила его. Теперь ей было не до песен, она горько плакала и сетовала на даль далекую, которая разлучает их. Андрей обещал, что в следующем году он снова поспешит к ней. И грусть девушки сменилась надеждой на скорую встречу.

Красавица Фрося расцвела, как маков цвет. Роди­тели теперь только и думали, как бы получше выдать замуж свою барышню. Завязывали знакомства, возили дочь на балы даже в Варшаву. Усадьбу над Вислой стали навещать солидные, респектабельные женихи. Но Фрося оказалась девушкой с характером, была со все­ми вежливой и приветливой, однако посягать на своюнезависимость не разрешала никому. По этой причине у нее неоднократно случались неприятные столкнове­ния с родителями, особенно ей доставалось от матери. Мысли и сердце Фроси были заняты одним Андреем.

Очередная серьезная ссора с родителями произо­шла как раз накануне приезда Андрея. Лозовские на­ходились в Варшаве, когда Андрей появился в усадьбе. Фрося была безутешна, она предупредила Андрея, что, если они расстанутся еще на один год, ее выдадут за­муж. Андрей растерянно слушал ее, а она его угова­ривала остаться где-нибудь в Варшаве и не возвра­щаться домой. Андрей заколебался. Что ждет его на родине? Ну, даст отец клочок песчаной земли на бе­регу Днепра — и разживайся, сынок, со своей панен­кой. Остаться в Варшаве и искать работу? А что он умеет? Кроме силушки богатырской, нет у него ничего. И все же Андрей стал уговаривать Фросю поехать с ним. Когда девушка убедилась, что он не останется, она набралась мужества покинуть родное гнездо и уехала с возлюбленным навсегда. Кто знает, в чем счастье: жить в роскоши с немилым или в бедности с любимым? Известно одно — не выдерживают первые. А Фрося была счастлива — она родила шестерых де­тей: трех сыновей и трех дочерей. Одна из них — мать Романа.

Только на старости лет разлучила война Фросю с Андреем. Дедушка в это время был у своего зятя, пред­седателя колхоза, коммуниста, который с первого дня войны делал все, чтобы до прихода немцев перегнать скот на восток. Гитлеровцы ворвались внезапно, и де­душка вместе с зятем и дочерью едва успели перепра­виться через Днепр и эвакуироваться за Волгу, в Сара­тов. Бабушка осталась с матерью Романа.

Как-то зашел к ним в хату немец и заговорил на смешанном белорусско-польском языке. Бабушка стала отвечать ему по-польски. Говорили они долго. Гитле­ровец прикинулся поляком, высказал свою ненависть к советским людям. У бабушки три сына офицера на фронте. Ее очень оскорбили слова соотечественника. Она открыто сказала ему все, что думает о фашистах, о том, что их всех ждет скорая погибель. Гитлеровец заскрежетал зубами, сказал:

— А знаешь ли ты, что в тридцать девятом году с чердака твоей усадьбы мерзавцы-поляки убили моего отца, полковника. Я в армию пошел добровольцем и столько крови пустил... но думаю, что она все-таки не искупила кровь моего отца. Среди убитых мной был и Лозовский, твой брат. Я сын великой Германии.— И он выстрелил из автомата в старую Фросю. Бабушка про­жила еще полдня, а на закате солнца закрыла глаза.

Роман тяжело переживал смерть бабушки. Устав­ший с дороги, он попросил мать постелить ему на полу.

— Я постелю, сынок, но ведь еще рано.

Роман знал: мать убеждена, что если лечь на закате солнца, сон будет тяжелый. Она даже постель стелила таким образом, чтобы изголовье приходилось к восточ­ной стороне, когда, мол, солнце всходит, оно будит че­ловека и ему легко вставать. Утверждала, что больному или раненому также значительно тяжелей в час заката солнца, чем по утрам. Раньше Роман всему этому не верил, но наблюдения и свой собственный опыт подтвер­дили доводы матери. Действительно, раненый чувствует себя гораздо хуже вечером и ночью, чем утром и днем. Правда, зависит ли это от солнца, Роман не знал, во всяком случае твердой уверенности у него не было. Вот и сейчас сын не возражал матери. Сидел за столом, подперев руками голову, и молчал. Мать посмотрела на него, подумала и решила на сей раз отступить от своих правил. Постелила ему на кушетке, которая вся была иссечена осколками, под ней вместо одной ножки стояла ржавая, с прогоревшим дном кастрюля. Сам мать легла не скоро. Возилась возле печи, выходила во двор, подолгу стояла у дверей, будто ждала кого. Крестьянке, ей хотелось услышать, как жует жвачку ко­рова, как хрюкают свиньи, гогочут гуси, хлопают, взле­тая на насест, крыльями куры. Но всех этих, милых ее сердцу звуков не было. Во дворе пусто. Не к чему при­ложить руки. Но мужской работы было хоть отбавляй. Нужно отремонтировать хату, построить хотя бы вре­менный хлевушок, достать поросенка или телочку.

Был при матери сынок, уже умевший кое с чем управ­ляться, как мужчина, но и его проглотила проклятая война. А Роман, может, побудет денек, другой и уедет — надо экзамены сдавать.