После смерча

— То, что у меня есть, ее не интересует. Вот если бы таким дарованием обладал бы кто-нибудь другой, она вся бы светилась от счастья. В своем представлении она создала идеал какого-то сверхчеловека. И стоит ей только увидеть в ком-либо малейшую деталь, хоть черточку нарисованного в ее воображении человека, ей кажется, более того, она уже полностью уверена, что встретила наконец своего героя.

— Роман говорил, что она добрая, нежная,— за­думчиво проговорила Надя.

Но Виктор, как бы не слыша ее, продолжал:

— У каждого человека можно найти какие-то де­тальки, которые нравятся ей. У одного — подход, у другого — умение, третий — в белоснежной сорочке с отглаженными брюками, да еще с привлекательными черными усиками, четвертый не нахвалится ею, значит, понял ее. И со всех этих деталей в ее воображении соткана сеть, и она, женщина, в ней, она всех любит.

Только не своего мужа. Мне кажется, что она родилась и существует не для семьи, не для того, чтобы иметь верного друга в жизни, а для другой, придуманной ею, красивой жизни. А женитьба для нее — тупик, топь, трясина, засасывающая, связывающая по рукам и по ногам. Я ей ни в чем не перечу, даю полную свободу, но ведь все знают, что она замужем, и это бесит ее. Оказаться бы ей в тех местах, где ее никто не знает, вот там бы она развернулась. Впрочем, она и здесь не теряется. Вначале мне казалось, что она жаждет оди­ночества, да где там. Она и одного вечера дома усидеть не может, разве что только, когда к занятиям готовит­ся. Мама всегда находит время и по дому управиться, и почитать, связать, пошить, и на работу, как все, хо­дит. А эта вышла замуж и томится. Она сказала мне, что нам лучше пожить порознь и что мне лучше перей­ти жить к матери. Я, конечно, понимаю, мы оба учим­ся, а тут еще обеды готовь, белье стирай. Но ведь я ей во всем помогал. Короче, перешел я к матери. Думал, может, в часы коротких встреч она будет относиться ко мне, как до женитьбы. Однако ничего не переменилось. Как только приду, сразу же какое-нибудь поручение дает, лишь бы не сидеть со мной. Как-то пришел к ма­тери милиционер паспорта проверять. А мой у Лили, где-то в шкафу лежит. Милиционер записал фамилии, дал мне полдня сроку, чтобы сам в отделение принес паспорта. Я Лилю двое суток искал, из милиции в ин­ститут звонили. А она словно сквозь землю провалилась.

— А где же все-таки она была? — спросил Роман.

— Да разве у нее толку добьешься? Она соврет, а потом сама же своей лжи и поверит. Сказала, что у подруги была.

— У какой подруги, может, я знаю?

— Нет у нее среди институтских подруг. Есть ка­кая-то, с мужем развелась, неизвестно чем занимается. Милиция собирается ее из города выселить. А теперь скажу о главном. Я последнее время выпивать начал, жить не хочется.

— Виктор, опомнись, что ты такое говоришь? — сурово проговорил Роман.

— А вот то и говорю, что слышишь. Интересно, как бы ты поступил на моем месте? Вы, наверное, видели командира водолазной группы, которая приехала зато­нувшие суда подымать. Как-то пришел в клуб водников на танцы. Высокий, горбоносый, форсистые черные уси­ки. Мы с Лилей сидели на стульях в углу. Через не­которое время я заметил, что она кого-то высматривает. А уж если кто ей приглянулся, забывает обо всем, и в первую очередь — обо мне. Так было и тогда. Заерзала, завертелась, то привстанет, то стул передвинет — дев­чата, стоявшие впереди, ей мешали. Я поднял голову и увидел этого молодца с усиками.

— Я его тоже видела,— сказала Надя.

— А мне не сказала, что водолаз приглянулся, — Роман шутливо погрозил ей пальцем.

— А чем он мог мне приглянуться? Обыкновенны ловелас. Каждую девчонку с ног до головы оглядывал А на лице, кроме тупой самовлюбленности,— ничего.

— Вот видишь,— продолжал Виктор,— а моя поднялась со стула, лениво этак, изогнувшись всем телом подтянулась, небрежно проронив, что, мол, сидеть здесь ей уже надоело. Не успел я и глазом моргнуть, как тот подошел к ней и пригласил на танец. На меня она даже не оглянулась. Ее как подменили. Смеялась, о чем-то оживленно разговаривала с ним, как с давним знакомым. Танец кончился, она хоть и подошла ко мне, но тут же, повернувшись ко мне спиной, заговорила с одной из девушек. Меня как будто и не существовало. Следующий танец она танцевала тоже с ним. Я ушел домой. А теперь мне стало известно, что после тех танцев они начали встречаться. Хозяйка квартиры сказал ей, что так вести себя не подобает. Тогда она стал впускать его через окно со стороны огорода. Все это видела соседка. Да и я, когда вытряхивал одеяло, нашел мужскую запонку за кроватью у стены. Когда показа, ей, пренебрежительно усмехнулась и ответила, что это, мол, я сам подбросил. Сказал, что с меня хватит, что подаю на развод. Она растерялась, покраснела, кажеися, даже слезу пустила. Но я не стал ее выслушивать. А того с усиками уже видели в парке с другой, совсем молоденькой девчонкой. Вот и все, дорогие мои.

Виктор поднялся, взяв гитару за гриф, закинул ее на плечо и запел: "Не вчера ли я молодость пропил, разлюбил ли тебя не вчера?.." Потом он попрощался и ушел.