После смерча

Роман надорвал конверт и прикинул на глаз, сколь­ко написано. Поморщился: всего лишь полторы стра­нички, маловато. Но тут же про себя улыбнулся и на­чал читать, мысленно видя перед собой руку Нади, ко­торая двигалась по листу бумаги, обгоняя его на одну строчку. Что-то не совсем понимает он ее. Уже в пре­дыдущем письме рассказывала о каком-то Косяке, те­перь снова пишет о нем. И главное, пусть Роман не ду­мает, что Косяк этот ей нравится. С чего бы это? Да ему и в голову такая мысль не приходила. С какой это стати вдруг вздумала упрекать его в том, что он, види­те ли, не сможет до конца учебы остаться верным ей, да и дороги потом перед ним откроются какие-то со­всем иные, чем у обыкновенных людей. Ей больно, но иначе писать она не может. И в конце "просты меня“. "Что же там случилось?" — терялся в догадках Роман. Он еще и еще раз перечитал письмо, внимательно осмотрел конверт и наконец понял, чем он отличался от предыдущих. На нем не было обратного адреса, только стояла неразборчивая подпись. Не иначе как писала письмо в спешке. Он достал из тумбочки пачку ее писем и стал их быстро просматривать. Все они пи­сались основательно, нигде не значилось "прости", а "целую". Написать Вере, у нее узнать, что там происхо­дит с Надей? А может, все в порядке, просто настрое­ние было плохое? Все пошли гулять, а ей не с кем. Он снова взял письмо, посмотрел, каким числом оно дати­ровано. Вычислил день — воскресенье. Значит, его предположения правильные. У него ведь тоже так про­исходит: как выходной, так обязательно хандра напа­дает, тоска душу снедает. И в парк ходил, и на танцы, а в мыслях видел себя в другом парке, над Сожем, вме­сте с Надей. Хоть бы одна из девушек была похожа на нее, а то все какие-то одинаковые. Как только начнет смеркаться, ни одной уже не отличишь. Его Надя све­тилась бы среди них ясной звездочкой. Недавно танце­вал с одной, и хоть бы одной черточкой запомнилась. Конечно же ему встречались девушки, которые своей внешностью не уступали Наде, а возможно, и превосхо­дили ее. Но Роман сравнивать их с ней и не хотел, про­сто не желал замечать их красоты.

Сегодня Роман взволнован. Он не будет писать от­ветное письмо. Вот завтра уединится где-нибудь в угол­ке читального зала и напишет. Долго он ворочался с боку на бок, поправлял, подбивал подушку, все никак не мог поудобнее улечься, и только заснул, как протру­бил горн — подъем.

Сыпал снег. Крыши домов, земля, деревья — все казалось Роману серым, тяжелым, неприятным. Рота построилась. Роман подал команду. Четко печатая шаг, курсанты маршировали по улице. Черные шинели быстро становились серыми под снегом. Над учебным корпусом училища взвился флаг.

— Рота, стой! — скомандовал Роман.— Напра-во! Первая шеренга, шагом марш!

Роман вошел в вестибюль последним, стряхнул с мичманки снег, снял шинель, повесил в гардероб и на­правился в столовую. Уже в конце завтрака к нему по­дошел дежурный курсант с повязкой на рукаве, накло­нился и сказал, что его вызывает майор.

Дрогнуло сердце. Если бы кто-нибудь в этот момент наблюдал за ним, он бы увидел, как побледнел Роман. В жестоких боях с фашистами всякое случалось, но он, пожалуй, не припомнит, чтобы его охватывало та­кое неприятное чувство, как сейчас. Не допив чаю, он встал из-за стола.

— По вашему приказанию курсант Зимин явил­ся,— отрапортовал он.

— Садись,— майор перебирал бумаги на столе.

Роман присел на стоявший у порога стул. То ли этот стул всегда здесь стоял, то ли майор специально поста­вил его для Романа подальше от своего стола, не­известно.

Роман рассматривал квадратное лицо майора, пы­таясь хотя бы по его выражению понять, для чего это он вдруг понадобился.

— Покажи свой партийный билет,— несколько рас­тянуто, спокойно произнес майор.

— Я пока еще только кандидат,— ответил Роман.

— Все равно.

Роман, подойдя к столу, протянул кандидатскую карточку, продолжая следить за выражением лица майора. Тот внимательно рассмотрел ее с обеих сторон, раскрыл, взглянул исподлобья на Романа, сверяя фо­токарточку с оригиналом, и нажал под подоконником кнопку. На стене зажегся фонарик с матовым стеклом. Майор просветил листок. Роман даже со своего места увидел на листке большие буквы: "ВКП(б)". Майор вернул Роману кандидатскую карточку.

— А теперь скажи, что ты натворил.

— Много чего, всего не перечислишь, дня не хва­тит, даже если подсчитать приблизительно.

— Как все это понимать?

— Подрывал эшелоны, жег мосты, убивал врагов, потом учился, любил, ненавидел. Видите, сколько все­го натворил. А еще взорвал стену разрушенного бом­бежкой дома. Заготавливал кирпич для строительства техникума. За это в милиции сидел.

— И ты сбежал? — майор даже оживился.

— Зачем же мне было убегать. Меня освободили, и за то, что кирпича впрок заготовил, директор мне пре­мию выдал.

— Эшелоны, мосты, это ведь в тылу врага? — сно­ва исподлобья посмотрел майор.

— Да уж не теперь, конечно. В войну просто так не награждали.

— Значит, ты никакой вины за собой не чувству­ешь? Скажи, а почему тебя управление Днепро-Двинского бассейна разыскивает?