После смерча

— Что вы, что вы, вот побродил по свету и к вашему очагу, больше вроде некуда.

Хозяева не знали, где все это время был Роман. А он все собирался написать им, да так и не удосужился, решил, что на каникулах обязательно зайдет к этим добрым людям.

На часах пробило двенадцать. Только что пришел и Наум Моисеевич. Пока они беседовали, хозяйка приго­товила обед.

— Кое-что и у меня есть. Я ведь пока на армейских харчах.— Роман открыл чемодан, достал консервы, су­хари, виноград.

За обедом Роман узнал, что Роза теперь работает адвокатом, живет одна. Наум Моисеевич встретил как-то Федора, но и он не знал, куда это Роман подевался.

— Мы после тебя никому квартиру не сдавали, мо­жешь занимать свою комнату,— сказал после обеда Наум Моисеевич.

В комнатке все стояло на прежних местах, как и при нем. Только со стола Надина фотография переко­чевала на тумбочку в интернате мореходки. Роман хо­тел взять ее с собой, но ребята попросили, чтобы оста­вил эту красивую девушку, они привыкли к ней и без нее им будет скучно. Роман согласился. А в дороге по­думал, что сделал это напрасно. Но потом передумал, в крайнем случае напишет, и они вышлют.

Спать не хотелось. Надя писала, что в парке на зи­му построили закрытую танцевальную площадку. А не пойти ли ему туда сегодня часов в семь вечера и зата­иться где-нибудь в уголочке. Если на танцы придет Надя, он увидит, с кем, и понаблюдает за ними. Уж очень взволновало ее последнее письмо. Написала так, что можно подумать — действительно последнее. Если и в самом деле с кем-то познакомилась, честно и откро­венно об этом бы и написала. Так, мол, и так, разлю­била тебя, милый друг, и забудь обо мне и обо всем, что со мною связано. В крайнем случае, не отвечала бы на письма, и он бы сам все понял. Но мысль о том, чтобы пойти и проследить за нею, он отверг. Заглянул себе в душу и понял, что так поступить не сможет. Если увидит Надю одну или даже с парнем, все равно ему ведь стыдно будет больше, чем ей. Ему, с его же­ланием строить отношения с любимым человеком только на полном доверии, такой шаг был бы непрости­тельным. Нет, он сейчас же пойдет к ней! И если Надя захочет идти на танцы, они пойдут вместе.

Все же не везет Роману. Он мечтал, что всегда бу­дет рядом с Надей, и посмеивался над Федором и его женой, которые даже в кино ходили порознь, в раз­ные дни.

Все надо делать сообща. Роман не мог согласиться с образом жизни Федора. Пока он во дворе играл в до­мино, жена на кухне чистила рыбу. Мол, я купил, при­нес, а что с ней делать — это уже меня не касается. Роману тогда казалось, что нет между ними сладу, а значит, нет и любви. И зачем ему сейчас торчать здесь одному, когда он может быть рядом с Надей. Он быстро подшил на кителе чистый подворотничок, погладил брюки, начистил до глянца ботинки. Взял коробку с виноградом, улыбнулся: "Снова скажут — зачем при­нес". Достал из чемодана и положил в карман подарок для Нади — розу. Кажется, все. Вот только никак не мог унять волнения. Его, как в ознобе, била внутрен­няя дрожь. Конкретных мыслей не было. Все пытался представить себе, как удивится Надя, увидев его.

Роман остановился возле дверей, за которыми был слышен говор. Он постучал.

— Да, да, заходите,— услышал он женский голос.

Роман, широко улыбаясь, распахнул дверь. В ком­нате повисла тишина. Роман так и застыл на пороге, оглядывая присутствующих, сидевших за двумя стола­ми. Надя была одета в свое лучшее платье, она сидела в углу под иконой "Николая-чудотворца". Рядом с ней — чернявый мужчина, полнолицый, с двумя жирными подбородками. К столам был придвинут топчан, на котором лежал Надин отец, возле самой двери си­дела Вера. Остальных Роман не успел рассмотреть. Из-за ширмы вышла мать с большой миской студня. Увидев Романа, она быстро поставила миску на край стола и воскликнула:

— Да ведь это Роман! Раздевайся, проходи, гостем будешь.

Еще несколько голосов повторили приглашение. Ро­ман понемногу приходил в себя. Так украшавшая его улыбка сползла с лица, во взгляде одновременно отра­жались удивление, недоумение, растерянность. Но Ро­ман взял себя в руки, независимо усмехнулся и стал снимать шинель, не отводя глаз от Нади. У нее была необычно высокая прическа, белое, как полотно, лицо, неподвижные, никого не видевшие, кроме Романа, гла­за. Мать, нагнувшись к отцу, что-то зашептала. До это­го молчавшая Вера вдруг заплакала и бросилась за дверь. Роман, поправив на плечах так и не снятую шинель, вышел вслед за нею. Хотел расспросить ее, что здесь происходит. В коридоре Веры не было. Он увидел приоткрытую дверь в комнате учительницы-соседки и, постучав, вошел туда.

— Добрый день, Вера случайно к вам не захо­дила?

— Нет,— ответила дочь учительницы Валя, кото­рую Роман как-то видел мельком.— А я вас узнала, Роман. Вам кто сообщил, что Надя выходит замуж?

— Так, понятно,— Роману показалось, что кровь в жилах помчалась в обратную сторону.— Да, да, я все знаю,— ничего больше не сказав, он вышел, плотно прикрыв за собой дверь. В коридоре уже стояли Надя и ее мать.

— Роман, откуда ты? — услышал он голос Нади.