После Тарковского

«Вы – великий художник-философ. „Андрей Рублев“ – не с чем сравнивать. Благодарю Вас!»[31]

Но, конечно, отношения Тарковского и зрителей его фильмов не всегда складывались так, как хотелось бы режиссеру. Кроме «просвещенного», думающего зрителя, значительную часть публики составлял и зритель «полуобразованный», пришедший на фильмы «полузапрещенного» Тарковского для того, чтобы оценить это почти скандальное явление. Этот зритель уверен в своем праве разговаривать с великим режиссером как с равным, он берется указывать мастеру на его недоработки, ставшие причиной непонятности его фильмов, он знает, на кого из современников похож Тарковский, с кем он раскрывает общие темы в искусстве и т. п. Например:

«Андрей Арсеньевич, мне кажется, что Ваше творчество сходно с художником Ильей Глазуновым. Если я Вас правильно понял, Вас волнует одна тема: „Человек и история“. Как Вы относитесь к творчеству Ильи Глазунова?»[32]

Наверное, такой зритель был самым опасным корреспондентом, активно транслирующим свое ограниченное понимание работ режиссера.

Тарковский очень болезненно относился к подобным интерпретациям своего творчества, откровенно иронизировал над некоторыми «репликами» («образчики некоторых вопросов») случайно попавших на просмотр его фильмов обывателей. Так, в сентябре 1970 года он записывает впечатления от обсуждения «Андрея Рублева» в университете:

«Боже! Какой уровень! Чахоточный и ничтожный…»[33]

Сам Тарковский не любил и не хотел объяснять содержание и смысл своих фильмов, считая, что это может и должен делать самый компетентный зритель – кинокритик. Но отношения кинематографа Тарковского и этого зрителя чаще всего были еще более драматичными, поскольку были лишены непосредственности и наивности обывателя, который мог задать «компрометирующий» вопрос режиссеру:

«Что Вас влекло в Казань: стремление донести до непонимающего зрителя суть Вашего искусства или чисто коммерческие цели? Я надеюсь на откровенность»

или

«Какие причины заставляют Вас снимать „не как все“? Ответ дайте, пожалуйста, по существу»[34].

В связи с этим интересен состоявшийся виртуально диалог одной из зрительниц Рены Шейко, частное письмо которой в адрес Неи Марковны Зоркой в связи с ее статьей о режиссере в «Кинопанораме» приводит Андрей Тарковский в «Дневниках» (23 апреля 1979 года). Автор письма пишет:

«Я – лишь зритель его фильмов. Фильмов, которые не кажутся мне таинственными, как иероглиф. Мне понятны мысли Тарковского, его историзм, его озабоченность судьбой России. Форма его фильмов, возможно, и сложна, и потому кто-то, выходя из рабочего клуба, как Вы пишете, может действительно не понять фильм Тарковского. И это действительно тревожный знак. Однако повинен тут не столько Тарковский, сколько „незнанья жалкая вина“, ибо наш зритель не видит сложных фильмов Пазолини, Бунюэля, Алена Рене, Феллини – тех больших художников, которые работают в мировой культуре и среди которых Тарковский занимает ведущее место»[35].

Составить представление о господствующем в советском обществе мнении по поводу нужных и полезных рядовому зрителю фильмов, об отношении к авторскому кино, уточнить позицию признанного кинокритика Н. М. Зоркой поможет обращение к ее вышедшей в 1981 году работе[36], один из разделов которой был посвящен анализу социологических исследований массового кинозрителя. При этом сама автор, хотя и считает, что количество выпускаемых в массовый прокат выдающихся режиссерских фильмов должно быть увеличено, в то же время находит и вполне закономерным чаще всего сопутствующий им коммерческий неуспех, в целом склоняясь к мысли о неизбежном разделении кинематографа на общедоступный и клубный.