После Тарковского

«Я вам сказываю, братия: время уже коротко [ho kairós synestalménos estin – „время сжимается“], так что имеющие жен должны быть, как не имеющие; И плачущие, как не плачущие; и радующиеся, как не радующиеся; и покупающие, как не приобретающие; И пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мира сего» (1 Кор. 7:29–31).

Здесь обращает на себя внимание странный сдвиг, оставляющий все как есть и в то же время кардинально меняющий – изымающий, экспроприирующий – это все: «как не». Время сжалось и начинает кончаться, прямо сейчас, внутри хронологического линейного времени образуя завихрение, петлю, точку бифуркации, в которой прошлое и настоящее совпадают, порождая качественно иной тип времени – «время часа сего» (ho nyn kairós). Это последнее, по словам Агамбена,

«…пульсирует во чреве хронологического времени… торопит его, и подтачивает, и преобразует изнутри; это время, которое нам требуется, чтобы довести время до конца, и в этом смысле… – время, которое нам остается»[63].

И которое, добавим, дает право Беньямину сказать, что в представлении о бесклассовом обществе Маркс секуляризировал представление о мессианском времени и что в действительности «нет ни одного мгновения, которое не обладало бы своим революционным шансом»[64].

Слабость мессианской силы, стало быть, в том, что она не может ничего гарантировать: ни революционного шанса, ни второго пришествия. Это не в ее силах. Мессия всегда может и не прийти, или прийти не в последний день, а в самый последний, когда необходимости в нем уже не будет (согласно Кафке). Но слабость можно трактовать и фигурально, как мимолетный, легчайший сдвиг, неуловимое – и в этом смысле «слабое» – смещение «как не», подобно тому, как это происходит в притче Беньямина, пересказанной однажды вечером Эрнсту Блоху (сам он ее услышал от Шолема). Ее приводит Джорджо Агамбен в «Грядущем сообществе» (а Блох – в «Следах»):

«Некий раввин, подлинный знаток каббалы, как-то сказал, что для воцарения мира на земле нет нужды все разрушить, а потом строить заново; достаточно лишь слегка передвинуть чашку, или дерево, или камень – и так все вещи. Впрочем, осуществить это самое „слегка“ столь сложно, столь трудно найти его правильную меру, что в этом мире людям это не по силам и для этого необходимо явление Мессии».

В версии Беньямина эта притча звучит «слегка» иначе:

«Хасиды рассказывают некую историю о грядущем мире: там все будет точно так же, как сейчас, наша комната останется прежней, ребенок будет спать все там же, и там мы будем одеты в те же вещи, что и в этом мире. Все будет, как сейчас, но чуть-чуть иначе»[65].

(Да, еще необходимо сказать, что в июне прошлого года, когда я выступал с этим докладом на конференции в Плесе, мама уже лежала в ожоговом центре. По возвращении из Плеса я пришел к ней в реанимацию в футболке с портретом Тарковского, подарком фестиваля, и рассказал о конференции и о своем выступлении. Тогда она еще слышала и могла говорить.)

«У нас мало времени». Мы еще раз посмотрели «Зеркало», зафиксировавшее эпохальный сдвиг, иссякание универсалистского порыва, прощание с ним. И вместе с тем – едва уловимое, призрачное – но оттого не менее настойчивое – его возвращение.