После того как ты ушел

– Вы совершенно правы. – Я вновь перевожу взгляд на картину. – Уайет был очарован этим домом и девушкой, жившей в нем. Неподалеку от этого места у него был летний домик – в Кушинге, в штате Мэн, – и художник очень сдружился с этой семьей. Вы знаете, что Кристина была парализована? Он подолгу наблюдал за ней. Уайет утверждал, что каждое окно – это глаз или частичка души и олицетворяет разные периоды жизни Кристины.

– В этом доме Кристине предстояло прожить целую жизнь. Вот почему она смотрит на него с немым обожанием и тоской. Воспоминания вызывают у нее упоение.

Мы стоим рядом и молча любуемся загадочной Кристиной. По какой-то причине эта непринужденная беседа и симпатия, возникшая между нами, по контрасту заставляют меня вспомнить о маме – о том, как недоставало нам обеим взаимопонимания, пока мы жили вместе, и какими неестественными и высокопарными были наши разговоры. Между нами всегда была стена. Холодность и сдержанность. Мамино разочарование. Слова, которые она должна была сказать, но так и не сказала. Иногда мне трудно поверить, что вот уже четыре года ее нет со мной, а в другие дни кажется, что она по-прежнему находится где-то рядом, оставаясь при этом такой же загадкой, как и женщины на этих картинах.

– Кристина буквально приворожила меня, – говорит старушка. – А вас?

Она на добрых пять дюймов ниже меня; ее привлекательность и ум наталкивают на мысль, что эта женщина могла быть вокалисткой какой-нибудь девчоночьей рок-группы 60-х годов. Тем не менее, несмотря на тонкую и отзывчивую душу, в ее повадках чувствуется твердость характера и выдержка. Сочетание, которое не может не вызывать симпатии.

– Да, – отвечаю я. – Откровенно говоря, для меня Кристина реальнее остальных персонажей, с которыми я сталкивалась. Иногда мне даже хочется расспросить ее о жизни. Хочется узнать, откуда у нее такая ностальгия, ведь Кристина ее испытывает, это несомненно. Я чувствую это.

Для совершенно незнакомых людей наша беседа носит на удивление личный и даже интимный характер. Большинство посетителей галереи задают предсказуемые вопросы или отпускают поверхностные замечания; между нами никогда не возникает особой связи, так что эта старушка вносит в мою жизнь приятное разнообразие.

– Не помню, кто сказал, что все люди, с которыми вы сталкиваетесь, любят что-то, стремятся к чему-то и что-то потеряли. Быть может, именно поэтому с Кристиной так легко установить отношения. Потому что в ней мы видим себя.

И вдруг осознание того, что Джастина больше нет рядом, обрушивается на меня, словно удар молнии. Ощущение очень похоже на то, которое возникает, когда вы получаете дурные вести – потеря почвы под ногами и головокружительное падение, прежде чем вы успеваете опомниться и усомниться. Боже милостивый! От ступней и выше по моему телу разбегается паника, захватывая каждую клеточку. Я не хочу видеть себя в Кристине – одинокую и заброшенную, лелеющую воспоминания о былом счастье, к которому нет возврата.

Женщина глядит на меня так, как будто обладает даром читать мысли.

– Вы уже осмотрели остальные работы? Хоппера например? Или «Хельгу» Уайета? – спрашиваю я, быстро отводя глаза и оглядывая зал, чтобы незнакомка не увидела ужаса, отчаяния или черт знает чего еще, что написано у меня на лице.

– Нет, – отвечает женщина. – Меня интересует только Кристина.

Она переводит взгляд на картину. Каким-то чудесным образом ее спокойные манеры и тихая сосредоточенность заставляют меня взять себя в руки. Ужас рассеивается. Я снова смотрю на девушку в бледно-розовом платье.

– Знаете, один из критиков, писавших об этой работе Уайета, как-то заметил, что сначала вы видите кремень. Нужно подойти ближе, чтобы ощутить жар огня.

Женщина молчит. Но я знаю, что она ощущает этот жар, хоть мы с ней и не знакомы.

– Я часто спрашиваю себя, а не была ли Кристина влюблена в Уайета. – Я вдруг ловлю себя на том, что начинаю грезить наяву. – Они вместе проводили время… По-моему, очень легко влюбиться в того, кто очарован тобой настолько, что готов обессмертить тебя на полотне.

– Или, быть может, подобно многим из нас, Кристина любила то время. Время, когда любили ее.

Эти ее слова – и не исключено, что и взгляд, устремленный на меня с бесконечной нежностью и грустью – вызывают у меня изумление.

А как насчет времени, когда любили меня саму?

– Что ж, думаю, мне пора оставить вас с Кристиной наедине, а самой вернуться к работе, – говорю я и сама удивляюсь тому, с каким невероятным трудом даются мне эти слова.

– Мне было очень приятно с вами побеседовать, – отвечает старушка. – Надеюсь, у нас будет возможность продолжить знакомство. Я намерена прийти сюда еще раз.

И, прежде чем я успеваю пробормотать «Мне тоже», ее взгляд возвращается к Кристине. Я еще несколько мгновений смотрю на незнакомку, на ее ангельский профиль, но она больше не обращает на меня внимания.

Уходя, я случайно замечаю, что эта женщина носит обувь на убийственно острых шпильках, от которых я сама отказалась еще несколько лет назад.

И я не могу сдержать улыбку.

Глава четвертая