После того как ты ушел

Она до сих пор так и не притронулась к своему завтраку. Его голос доносился до нее словно издалека. Она смотрела на себя как будто со стороны. Кто бы ни сидел сейчас в кресле в стиле эпохи королевы Анны, это была лишь пустая оболочка, а она, содержимое этой самой оболочки, находилась в другом конце комнаты, вне кадра – посторонний наблюдатель, изучающий себя глазами незнакомца: привлекательная, сдержанная супруга, завтракающая в комнате с высоким потолком, в которой витают ароматы свежего кофе и копченой рыбы.

– Что скажешь? – спросил Марк.

Но Эвелин не слушала его. Ее вообще здесь не было. Она вернулась домой, на приливный остров, исхлестанный северо-восточными ветрами. И вновь стала молоденькой девушкой, готовой целыми днями в одиночестве бродить по поросшим травой дюнам, защищавшим берег от серо-стального моря, напевать популярные мотивчики и мечтать о симпатичном незнакомце, который вдруг возьмет да и поселится в замке Линдисфарн, а потом выглянет в окно и увидит, как она, раскинув руки в стороны, бежит по пастбищу и рукава ее тоненького платья трепещут на ветру, словно птичьи крылья. О незнакомце, который подумает: «Вот и нашлась следующая королева замка».

– Эвелин? Ты меня слушаешь? – в голосе Марка слышится ласковый упрек.

Но она летела на крыльях мечты. Парила в вариантах будущего, скользя по воздуху подобно буревестникам, черным дроздам и крачкам, свившим гнезда на северном берегу острова, где она любила бродить и грезить наяву. И сейчас Эвелин вновь размечталась, представляя, как все могло бы быть. Но ее ожидала жесткая посадка. Сильные руки тянули Эвелин вниз, к земле, с неукротимостью и упорством реальности.

«Я не знаю, как сказать тебе об этом. Кажется, я передумала…»

Она отрешенно уставилась на начищенный столовый прибор, поставленный перед ней их экономкой, Тесси, – утреннее напыщенное великолепие их завтрака; Эвелин почувствовала, что слезы вот-вот потекут по ее щекам, и взмолилась про себя: «Господи, помоги мне не расплакаться! Мне нельзя плакать. Марк ни о чем не должен узнать».

– Эвелин? – вновь окликнул ее муж, и в его голосе прозвучало нетерпение. – Я спрашиваю, не желаешь ли ты сегодня где-нибудь поужинать?

Она невидящим взором уставилась на Марка, а затем покачала головой:

– Мне не хочется думать об ужине, Марк. Мы ведь даже еще не позавтракали.

– Да что с тобой такое? – удивился он.

Что? А то, что Эвелин не могла сделать ни единого вдоха. Ее снедали тревога и нелегкий выбор; в горле у нее пересохло. Она встретилась с мужем взглядом, всмотрелась в его лицо, но перед ее внутренним взором предстал совсем иной облик. Больше никогда Эвелин не посмотрит на него, никогда его не увидит, и при мысли об этом ее охватила невыразимая печаль. Теперь всю оставшуюся жизнь она обречена видеть перед собой лицо другого мужчины.

А Марк со вздохом вернулся к своей газете.

– Я просто подумал, что мы с тобой могли бы пойти куда-нибудь и отпраздновать то, что я остался жив, только и всего. Но как знать, быть может, ты не хотела, чтобы я выжил? С тобой никогда ни в чем нельзя быть уверенным.

События минувшей ночи еще не стерлись из памяти Эвелин – выбор, который она сделала. Хотя все еще можно исправить. И она могла бы сказать об этом мужу прямо здесь и сейчас. Но вместо этого она произнесла:

– Не шути так, Марк. Ты был там, в магазине, вместе с остальными насмерть перепуганными людьми. И легко мог бы оказаться среди пострадавших. Иногда ты не понимаешь, как тебе повезло. Ты просто плывешь по жизни… Нельзя принимать все это как должное.

А он смотрел на нее со смесью восхищения и раздражения во взгляде.

– Да, Эвелин, дорогая моя, ты права. Я был там. И мог оказаться на месте любого из этих людей. Но ведь не оказался, верно?

– Подумаем, – сказала она спустя мгновение. – Насчет ужина, я имею в виду.

– Ради всего святого! О чем тут можно думать? – Марк глядел на нее так, словно видел перед собой сразу двух женщин: одну, которую он знал вдоль и поперек и любил, и другую, похожую на проект в стадии разработки, на который он никогда не рассчитывал.

Если она немедленно не выйдет из комнаты, то расплачется, и тогда ей придется рассказать ему все. Марк мог быть слепым, но дураком он никогда не был. Эвелин снова приснился этот сон. И, как бывало всегда, вот уже несколько дней она не находила себе места. Он буквально преследовал ее. Вот только сейчас на то имелись совсем другие причины.

– Вы не могли бы это унести? – обратился Марк к Тесси, которая вошла в комнату, чтобы подлить им свежего кофе. А потом добавил: – Пожалуйста, – потому что отличался безукоризненной вежливостью.

– Только вашу тарелку, сэр? – засуетилась вокруг него Тесси, приведенная в замешательство нарушением установленного порядка.

– Все. – Марк обвел рукой стол. – Очевидно, миссис Уэстленд объявила голодовку.