Последнее, что он сказал мне

– То есть ты позволяешь своей жене думать, что Оуэн вас обокрал? Что он убедил вас вложить все сбережения в мошенническую компанию?!

– Знаю, вышло некрасиво.

– Серьезно?!

– Разве мне не полагается снисхождение за то, что я сказал правду? – восклицает Карл. – Обсуждать это с тобой мне хотелось бы в последнюю очередь.

Я думаю о Пэтти, ханже Пэтти, которая рассказывает своему книжному клубу, винному клубу, подругам по игре в теннис – всем и каждому, кто готов слушать, что Оуэн – жулик. Как она распространяет ложь, скормленную ей мужем.

– Нет, Карл. В последнюю очередь тебе хотелось бы обсуждать это со своей женой, да деваться некуда. Либо признаешься сам, либо мне придется ее просветить.

И я вешаю трубку. Сердце колотится как бешеное, но обдумывать разговор некогда – Бейли жестом просит меня вернуться.

Беру себя в руки и вхожу в кабинет.

– Извините.

– Ничего страшного, – говорит Эленор. – Я тут пока искала сведения…

Бейли начинает обходить стол, но Эленор поднимает руку.

– Давайте лучше я распечатаю, тогда и посмотрите. И мне действительно пора готовиться к занятию, так что поспешите.

– Конечно, – обещаю я.

Вдруг Эленор перестает печатать и озадаченно смотрит на экран.

– Вам ведь нужен сезон две тысячи восьмого? – уточняет она.

Я киваю.

– Да, первая игра на своем поле была в первый уик-энд сентября.

– Это я вижу по расписанию, – говорит Эленор. – Меня интересует другое: вы уверены насчет года?

– Вполне, – отвечаю я, – а что?

– Значит, две тысячи восьмой?

Бейли старается скрыть раздражение.

– Ну да, да!

– Той осенью церковь закрылась на ремонт после крупного пожара. С первого сентября до самого марта не проводилось никаких богослужений, тем более свадеб.

Эленор поворачивает монитор, чтобы мы сами взглянули на календарь – все квадратики пусты. Мое сердце падает.

– Может, вы напутали с годом? – спрашивает Эленор у Бейли. – Давайте я проверю две тысячи девятый.

Я останавливаю ее жестом. Проверять другой год смысла нет. В две тысячи девятом Оуэн с Бейли перебрались в Сосалито, а в две тысячи седьмом Бейли была слишком маленькой, чтобы хоть что-нибудь запомнить. Она и о Сиэтле того времени мало что помнит, не говоря уже о целом уик-энде в Остине. Собственно, даже две тысячи восьмой подходит с большой натяжкой. Если ее мать присутствовала на свадьбе, в чем Бейли почти уверена, то две тысячи восьмой – единственный возможный вариант.

– Послушайте, две тысячи восьмой – это единственный год, который подходит! – утверждает Бейли дрогнувшим голосом и смотрит в пустой экран. – Мы же вам объяснили! Осень, свадьба, мама еще с нами…

– Может, две тысячи седьмой? – предполагает Эленор.

– В седьмом я ничего бы не запомнила.

– Тогда это было не здесь, – заявляет Эленор.

– Что за чушь! – восклицает Бейли. – Алтарь выглядит знакомым – я точно его помню!

Я делаю шаг к Бейли, но она отстраняется. Утешения ей ни к чему – девочка хочет докопаться до сути.

– Эленор, – говорю я. – Есть ли в пешей доступности от кампуса другие церкви, похожие на вашу? Может, мы что-нибудь пропустили?

Эленор качает головой.

– Нет, наш собор такой один.

– Может, такая церковь была раньше, а теперь закрылась?

– Не думаю. Оставьте ваш номер телефона. Я поспрашиваю пастора и наших прихожан. Если что-нибудь вспомню, то позвоню, даю слово.

– Да что вы вообще помните? – возмущается Бейли. – Так и скажите, что не можете нам помочь!

– Бейли, перестань…

– Ах, вот как? Сама говорила: если я что-нибудь вспомню, то мы должны это проверить. В любом случае с меня хватит!

Она быстро встает и выбегает из кабинета.

Мы с Эленор молча смотрим ей вслед. После ухода Бейли женщина окидывает меня сочувственным взглядом.

– Не волнуйтесь, я понимаю, она злится вовсе не на меня.

– Может, и на вас, – замечаю я, – только это совершенно неуместно. Сердиться Бейли следует на отца, которого здесь нет, а не вымещать зло на окружающих.

– Понимаю, – кивает Эленор.

– Спасибо, что уделили нам время, – говорю я. – Если что-нибудь придет в голову или даже просто покажется важным, пожалуйста, звоните.

Я записываю номер своего мобильного.

– Конечно.

Она кивает и кладет листок в карман.

– Кто поступает так со своей семьей? – задумчиво спрашивает Эленор.

Я оборачиваюсь и смотрю ей в глаза.

– Простите?

– Кто поступает так со своей семьей? – повторяет она.

Лучший отец, которого я знаю, хочется ответить мне.

– Тот, у кого нет выбора.

– Выбор есть всегда, – заявляет Эленор.

Вот и Грейди сказал то же самое. Да что это вообще значит? Осуждать – легче всего. И если этот вопрос задают про тебя, то ты поступил неправильно – можно подумать, весь мир делится на тех, кто ни разу не ошибался, и на тех, кто ошибся!

Я вспоминаю разговор с Карлом и его слова, что Оуэн боролся. Я думаю о том, что он борется и сейчас. Во мне поднимается волна гнева.

– Буду иметь в виду, – говорю я в тон Бейли и направляюсь к двери.

Не все помощники хороши