Последнее, что он сказал мне

Бейли меняется в лице. У нее отняли самые главные подробности ее жизни! Даже если отец поступил так, потому что у него не было выбора, ей придется решать, можно простить такое или нет. Впрочем, как и мне.

– Мне тоже, – говорю я, и Бейли поднимает взгляд. – Я просто хочу сказать, что мне он тоже солгал.

Девочка склоняет голову набок, пытаясь понять, верить мне или нет. Почему она вообще должна кому-то верить? Сейчас самое важное – убедить Бейли, что мне она может доверять, что я ее не предала. У меня такое чувство, будто от этого зависит все.

Внезапно до меня доходит, почему я никак не могла наладить с ней отношения. Я думала, если буду милой и приветливой, то Бейли поймет: на меня можно рассчитывать. Однако так это не работает. Именно в те моменты, когда не хватает сил ни на приветливость, ни на лишние старания, ты просто делаешь то, что должен, и тогда рождается доверие.

Поэтому я собираюсь сделать для нее то, что когда-то сделал для меня дедушка. Я приложу все усилия, чтобы Бейли поняла: со мной она в безопасности.

– Значит, это касается не только его? – спрашивает девочка. – Если он все поменял, то я – тоже не я? Мое имя и все остальное…

– Да, – отвечаю я. – Если Джейк прав, то тебя тоже звали иначе.

– Все остальные подробности моей жизни тоже другие? – Она умолкает. – К примеру, день рождения?

В ее голосе звучит такая боль, что у меня сжимается сердце.

– Значит, мой день рождения – не настоящий? – спрашивает Бейли.

– Наверное, нет.

Она отводит взгляд.

– Уж такие вещи человек вроде бы должен о себе знать…

Я сдерживаю слезы, вцепившись в столик посреди веселого кафе – на стенах картины, повсюду яркие цвета, совершенно несовместимые с нашими чувствами. Заставляю себя сдержаться, ведь этой шестнадцатилетней девочке, у которой не осталось никого, кроме меня, мои слезы точно не помогут. Ей нужна моя поддержка, поэтому я должна быть сильной. А она пусть плачет сколько угодно.

Бейли складывает руки на столе, глаза наполняются слезами. Ее боль меня буквально убивает.

– Послушай, Бейли, ты есть ты. Не важно, какие подробности отец опустил или поменял, тебя это ничуть не затрагивает. Твоя сущность осталась прежней.

– Почему же я не помню, что меня называли другим именем? Почему я не помню, где жила?

– Ты была совсем крохой и начала осознавать себя лишь к тому моменту, как стала Бейли Майклз. От тебя мало что зависело.

– Все зависело только от него?

Я снова вспоминаю парня с блошиного рынка, который назвал моего мужа королем выпускного бала, и спокойную реакцию Оуэна. Он остался совершенно невозмутим. Можно ли так хорошо притворяться? И если да, то что это о нем говорит?

– Случайно, не помнишь, вдруг кто-нибудь называл твоего отца другим именем? До Сосалито?

– Ты имеешь в виду прозвище? – уточняет Бейли.

– Нет, имя.

– Вряд ли. Не знаю… – Она отодвигает свой кофе. – Поверить не могу!..

– Еще бы.

Бейли задумчиво крутит свои лиловые волосы, вцепляясь в них пальцами с темным лаком на ногтях, зажмуривает глаза, отчаянно пытаясь вспомнить.

– Понятия не имею, как его называли, – сдается она. – Я никогда не обращала на это внимания, да и с чего бы?

Бейли откидывается на спинку стула, устав гадать об отце и о прошлом, которого не в силах вспомнить. Ее винить сложно. Кому понравится сидеть в странном остинском кафе посреди ночи, пытаясь выяснить, почему притворялся самый важный человек в твоей жизни, как ты могла этого не заметить и кем же он все-таки был?

– Пойдем-ка отсюда, – говорю я, вставая. – Уже поздно. Давай вернемся в отель и постараемся хоть немного поспать.

– Погоди…

Я снова сажусь и жду.

– Пару месяцев назад Бобби кое-что говорил, – начинает Бейли. – Он подавал документы в колледж и хотел попросить у моего отца рекомендацию выпускника Принстона. Как ни странно, просмотрев список выпускников, он не смог найти там Оуэна Майклза. Ни среди окончивших магистратуру, ни среди бакалавров. Я сказала ему, что он не там искал, а потом Бобби подал заявку в Чикагский университет и забыл об этом. У отца я и спрашивать не стала, просто решила, что Бобби не знал, как правильно пользоваться базой данных выпускников… Может, мне и следовало у него спросить.

– Зачем? Разве ты могла предположить, что папа солгал?

– Думаешь, он собирался признаться мне когда-нибудь? Пригласить на прогулку в один прекрасный день и рассказать, кто я на самом деле? Типа, практически все, что я знаю о своей жизни, – ложь?

Я смотрю на Бейли и вспоминаю разговор с Оуэном, когда мы обсуждали отпуск в Нью-Мехико. Думал ли он о том, чтобы мне открыться? Признался бы он, прояви я настойчивость?

– Не знаю, – отвечаю я.

Жду, что Бейли вновь расстроится и воскликнет, как это несправедливо, но девочка остается спокойна.

– Чего же он испугался? – задумчиво спрашивает она.

И тут до меня доходит! Оуэн бежит от того, что пугает его до чертиков! Он бежал всю жизнь. И всю жизнь пытался скрыть это от Бейли.

– Думаю, когда мы выясним, чего он боится, мы узнаем, где он сейчас, – предполагаю я.

– Чего уж проще! – восклицает Бейли и начинает смеяться, потом резко обрывает себя и утирает слезы.