–
– Так вот, ты самое это фильо ди минётта и есть.
– Ах боже мой, – вздохнула Фарджалла. – Какие, право, вы оба…
Спустившаяся со второго этажа мадам Ауслендер избавила меня от этой парочки. Совершенно естественным тоном, словно признавая мои неоспоримые полномочия вести следствие, она сообщила, что несколько минут назад навестила Веспер Дандас и что та еще спит под действием снотворного. Я спросил, снимала ли она «поляроидом» павильон, и получил утвердительный ответ.
– Позволите взглянуть?
– Разумеется. Я снимала в нескольких ракурсах. Они повторяются, я отобрала несколько штук и велела отнести их в ваш номер.
– Очень любезно с вашей стороны… Фонарик у вас найдется?
Большие черные глаза мадам Ауслендер взглянули на меня удивленно.
– Да, конечно. А зачем, можно узнать?
– Хочу прогуляться.
– Вернетесь в павильон?
В ответ я чуть заметно улыбнулся, сохраняя должную таинственность:
– Может быть.
– Сейчас?
– Да.
Хозяйка быстро обвела взглядом салон:
– Разумеется, вы можете побывать там когда угодно… В конце концов, вы…
Она запнулась, глядя на Фокса, Малербу и Нахат, наблюдавших за нами со своих мест.
– Все по-прежнему единодушны по этому вопросу?
– Вроде бы да.
Она прикоснулась к своим кольцам на правой руке:
– Невероятно, как действует миф на воображение людей…
Я изобразил улыбку.
– Мне кажется, они успокаиваются при виде того, как вы занимаетесь расследованием, – добавила хозяйка. – Даже меня это не миновало. Я сама поверила, что вы ведете расследование не понарошку.
– Магия кино, – насмешливо отозвался я.
– Несомненно.
– Хотя это не имеет даже самого отдаленного отношения к официальному следствию, – заметил я, не сгоняя с лица любезную улыбку.
– Разумеется. Я держу связь с полицией Корфу.
– Ожидается ли улучшение погоды?
– Пока нет. – Она чуть помедлила. – Только там, в павильоне, прошу вас, ничего не…
И осеклась. Потом протянула мне ключ:
– Дверь заперта.
– Давно ли?
– С той минуты, как доктор Карабин завершил второй осмотр. Завершил и запер.
Я взял из ее руки ключ – железный, с такими же бородками, как у всех ключей в отеле, но только без гравировки с номером комнаты. И сунул в карман, где лежал жестяной портсигар – пустой, потому что последнюю сигару я только что выкурил.
– Не беспокойтесь. Уходя, запру дверь и ничего там не трону. Просто погляжу.
Мадам Ауслендер еще миг пребывала в сомнениях. Глядела на карман, куда я положил ключ.
– Фонарь в зеркальном шкафу, – наконец решилась она. – Возле гардероба в холле.
– Спасибо.
Когда она отошла, я заметил, что Пако Фокса стоит за мной и слушает наш разговор. Я и не заметил, как он подошел.
– Про оборванную веревку вы не сказали, – сказал он.
Я смотрел, как мадам Ауслендер пересекает холл, направляясь к своему кабинету.
– И она тоже.
– Она могла и не знать.
Я медленно кивнул. Потом подошел к зеркальному шкафчику и там среди прочего нашел хромированный фонарь. Фокса следовал за мной.
– Элементарно, – сказал он.
Я с любопытством взглянул в его улыбающееся лицо и спросил себя, кому из нас двоих ситуация доставляет большее удовольствие. И ответил:
– Показательная деталь.
Мы шли по саду, не зажигая фонаря, потому что все было прекрасно освещено выкатившейся на небо луной, и казалось, что с помощью фильтров белым днем идет съемка ночной сцены. Вот стих монотонный рокот генератора, и настала полнейшая тишина: кроны олив виднелись в лабиринте серебристого света и тени, цикады замолкали при нашем появлении и возобновляли свои песни, когда мы проходили мимо. За деревьями слева высилась темная громада холма, защищавшая нас от шторма, который продолжал бушевать вокруг острова.
– Не хватает только собачьего воя где-нибудь вдалеке, – заметил Фокса.
– Это был последний фильм, где я сыграл Холмса, – ответил я не сразу, а сделав еще несколько шагов.
– И вероятно, лучший.
– Нет. Лучшим был первый, «Скандал в Богемии», поставленный Монтэгю Блейком. «Собака Баскервилей» уступает ему.
– А-а, да. Великолепный фильм… – Он помедлил, вспоминая. – Там была эта актриса… Как же ее?..
– Кей Фрэнсис.
– Да-да. Превосходно сыграла Ирэн Адлер.
– Замечательно сыграла.
Он снова заговорил о «Собаке Баскервилей»:
– Никогда не забуду эпизод, где Брюс Элфинстоун и вы неподвижно стоите на плато в тумане, а над вашими головами на скале вырисовывается силуэт этой зверюги.
– Снимали в павильоне. Декорации обошлись в девять тысяч долларов. Но плато казалось настоящим.
– Я видел его в кинотеатре «Гран-Виа» в Мадриде. Потом удалось посмотреть еще несколько раз – даже недублированную версию, по-английски. А когда увидел впервые, он меня просто потряс… Мне тогда и семнадцати не было.
Прошли еще несколько шагов. Мне показалось в полумраке, что на лице Фокса появилась улыбка.
– И до сих пор потрясает, – добавил он.
Мы медленно шли под оливами по ковру лунных бликов и пятен тьмы. Я чуть впереди, с погашенным фонарем в руке.
– Вы в самом деле не намерены вернуться в кино, Бэзил?
В ответ я издал звук, несколько похожий на приглушенное фырканье.
– Разошлись наши пути с кинематографом.