Последнее дело Холмса

Я не ответил. В нескольких шагах от павильона, где холм уже не защищал от шторма, ветер дул во всю мочь. Слышались тяжкие удары волн, а в лунном свете видны были маленькие песчаные смерчи.

– У вас есть сигареты? – спросил я, гася фонарь.

– Да, конечно.

– Те сигары, что были при мне, я выкурил, а остальные в номере. Угостите, пожалуйста.

– Только я курю испанский табак, вы же знаете.

– Это не важно.

Он вытащил пачку «Дукадос». Наклонился, дал мне прикурить, пряча огонек в ладонях. Сигареты были хоть и с фильтром, но набиты таким же черным крепким табаком, как тот, который Ватсон покупал у Брэдли для своего друга Холмса.

Я посмотрел по сторонам, вспомнив слова, однажды сказанные мне Чарли Чаплином: «Когда включается камера и начинается съемка, надеешься, что возьмешь верный тон, хоть и не знаешь пока, сфальшивишь или нет. И скорее всего, не найдешь его, пока не будут отсняты три или четыре эпизода».

– Обратите внимание, – сказал я спокойно, – с каким дьявольским хитроумием было обдумано и совершено это преступление.

Фокса, все еще держа в руках спички, оцепенел.

– Да это просто «Собака Баскервилей», – наконец вымолвил он.

– Нет. Это «Убийство Эдит Мендер», – сказал я без тени юмора, но с коротким сухим смешком сквозь зубы. – Наше новое дело.

Он не шевелился и не сводил с меня глаз. Я, по мере сил уподобившись Холмсу, уткнул подбородок в грудь.

– Идеальным преступлением следует считать лишь такое, где ни виновный, ни непричастный не вызывают подозрений. Такое, которое никто и не сочтет преступлением.

Фокса внимал мне не без испуга:

– И что же? Что вы думаете о нашем деле?

– Думаю, что здесь перед нами – не идеальное преступление.

– То есть версию самоубийства вы отбрасываете?

– Ничего я пока не отбрасываю. Но считаю его маловероятным.

Он наконец вышел из своего столбняка. И оперся о дверь, словно боясь упасть.

– Вы уверены, Бэзил?

– Вполне. Вспомните слова Холмса в «Домашнем пациенте»: «Это не самоубийство. Это хорошо спланированное, хладнокровное убийство»[34].

– И как же вы догадались?..

– Ни в одном из своих фильмов я ничего не отгадывал, как и наш с вами сыщик в романах, – сказал я приличествующим случаю тоном. – Беспочвенные догадки – это порочный метод, разрушающий всю логику.

– А что же говорит логика?

– А логика говорит, что если вы перестанете воспринимать меня как ходячий миф и сосредоточитесь на том, чтобы думать своей головой, то сумеете сделать верные выводы не хуже, чем я. Вы видели порванную веревку?

– Видел. Но видел и то, что вы рассматривали ее с необыкновенным вниманием.

– Да, это так. И если я что-то нашел, то лишь потому, что искал.

Он растерянно заморгал:

– Я что-то пропустил?

– Почти все, Ватсон.

– Почему же, по вашему мнению, она исчезла?

– Потому что это доказывает – Эдит Мендер не покончила с собой.

– И?..

– Ее повесили живой.

– Как она это допустила? Следов борьбы нет.

– Она не могла не допустить, потому что была без чувств.

Я обернулся к павильону, слабо освещенному внутри керосиновым фонарем, и показал на табурет:

– Убийца сперва ударил ее этим по голове. Как и стул, табурет сделан из тяжелого прочного дерева, но относительно невелик, и потому им довольно легко можно орудовать. Затем злоумышленник убрал журналы со стола, пододвинул его под балку, перекинул через нее конец веревки, поднял Эдит на стол и потом сбросил оттуда. Несомненно, этот рывок и последовавшее за ним удушье привели ее в чувство, и перед смертью она забилась в судорогах. Вы видите картину преступления так же ясно, как я?

– Теперь да. А синяк на левой ноге?

– Она могла удариться раньше, как сказал доктор. Такое может произойти с каждым из нас. Или…

Я замолчал, давая Фокса возможность завершить мою мысль. Он наморщил лоб.

– Или удариться о край стола в агонии, – решился он наконец.

– Элементарно!

В полумраке, отражая лунный блеск, горели восторгом его глаза. Я два раза затянулся сигаретой.

– Потом убийца придвинул на прежнее место стол и снова положил на него журналы.

Его удивила эта подробность.

– Как вы узнали?

– На полу остались следы – не очень заметные, но явные – от ножек. Это доказывает, что стол двигали дважды в двух направлениях. От растаявшего льда следы проступили отчетливей.

– А журналы? Откуда вы знаете, что убийца снял их со стола и потом положил назад?

– Я еще в первый раз обратил внимание, что журналы покрыты пылью, а столешница – нет.

– О черт… И промолчали.

– А зачем бы я стал говорить? Я был там в качестве понятого. И видел то же, что и все остальные. Расследование не входило в мои обязанности.

– Так, может быть, убийца оставил отпечатки пальцев на журналах или еще где-нибудь?

– Сомневаюсь, – скептически качнул я головой. – У нас нет возможности это доказать. И потом, едва ли такой тщательный человек упустил бы столь важную улику из виду.

Испанец повел глазами вокруг и остановил взгляд на стуле:

– А что вы мне скажете об этом? Доктор и мадам Ауслендер утверждают, что дверь изнутри была приперта стулом. И нельзя было войти в павильон, не отодвинув его.

Не стану скрывать – я просто вздрогнул от радости.