Последнее дело Холмса

– В отеле.

– О какой детали вы упомянули только что? – припомнил он мои слова.

– Эдит Мендер получила удар в левую сторону головы. В висок.

– И как это истолковать?

– Если ее ударили сзади, со спины, то естественно, чтобы удар пришелся в правый висок.

– Да. Но след от удара – слева.

– Тут два варианта. Либо Эдит Мендер стояла лицом к своему убийце. И знала его.

– А второй?

– Либо она все же стояла спиной, а убийца держал табурет в левой руке. Что возможно, только если он левша. Вот как вы.

Он вздрогнул и забормотал растерянно:

– Что за черт? Вы намекаете…

– Ни на что я не намекаю. – Я передал ему табурет. – Ну-ка, попробуйте взять его правой рукой.

Он повиновался. Держать на весу тяжелый тиковый табурет было трудно. Фокса попытался раза два взмахнуть им в воздухе. Орудовать табуретом ему явно было неудобно.

– Удивительно, – сказал он. – Задачка для первоклассника.

– «Любая задача окажется по-детски простой, когда услышишь объяснение».

– «Союз рыжих»?

– Кажется. Точно не помню[38].

– И что из этого следует? – спросил он, ставя табурет на пол.

– А то, что если жертву ударили сзади, то убийца был левшой.

– Вы уверены?

– Уверенным можно быть лишь в том, что смерть неизбежна.

И я задумался о левшах. Фокса не спускал с меня глаз:

– Вы не заметили, есть ли еще левши в отеле?

– Ганс Клеммер, – улыбнулся я.

– А как вы, черт возьми… – ошеломленно спросил Фокса.

– Он берет жену за руку, становясь справа от нее. Лопаточку для рыбы он держит в левой руке. И кофейную чашку – тоже.

– Вы разве видели, как он пьет кофе?

– Не видел, но пустая кофейная чашечка всегда стоит слева, ручкой наружу.

– Гений, – произнес Фокса с восторгом почти благоговейным.

Он схватил табурет и попробовал повертеть его то в одной руке, то в другой. Раза два он едва не задел мою голову. Я его не останавливал.

Он вдруг остановился сам и сказал, нахмурившись:

– Повернитесь, пожалуйста.

Я повиновался, позволив ему изобразить удар с левой руки. Потом с правой, так что воображаемый удар пришелся в то же самое место по диагонали. Выходило, что и так, и так можно было попасть в одно и то же место.

– Думаю, ваше построение ошибочно, – сказал он после нескольких проб. – Справа можно нанести удар сзади с такой же силой. Видите? Вот так, по диагонали слева направо. Или даже держа табурет обеими руками.

Я медленно обернулся. Поморгал в раздумье.

– Ну-ка, ну-ка… Повторите, пожалуйста.

Он снова выполнил эту серию, показывая мне движения, – поднял табурет над моей головой, изобразил удар с одной стороны, потом с другой. Держа табурет сперва одной рукой, потом двумя. Я смотрел на него, не меняясь в лице.

– А у вас остались еще эти крепкие сигареты?

Он вытащил пачку. Там лежали две штуки.

– Берите-берите, не стесняйтесь. У меня еще почти целый блок.

Он протянул мне одну, а другую взял себе, потом смял пачку. Я задумчиво выпустил дым. Взглянул на табурет.

– Я же говорил: перед вами – всего лишь актер.

4 Чутье лаконской собаки [39]

Поверьте, Ватсон, на сей раз мы столкнулись с достойным противником.

Артур Конан Дойл. Собака Баскервилей

[40]

Мы возвращались в двенадцатом часу ночи. Едва ступив за порог застекленной двери, Фокса извинился, и мы после краткого замешательства протянули и пожали друг другу руки, причем не без колебаний, как если бы наше прощание было несвоевременным и неуместным, поскольку еще не все было проговорено и не все загадки отгаданы.

– Боюсь, я в самом деле выдохся, – извиняющимся тоном сказал он. – Было слишком много новостей, Бэзил. Слишком много сильных чувств.

Судя по всему, он не лукавил. От усталости под глазами у него залегли круги. Куда-то девались присущие ему подвижность и самоуверенность. Он был задумчив. Или, вернее, чем-то озабочен. И выражение лица было теперь не как у того, кто упоенно играет в сыщиков и убийц. Я подумал, что наш разговор в павильоне над телом Эдит Мендер подействовал на него сильней, чем ему бы хотелось обнаруживать. По крайней мере, я сделал для этого все возможное.

– Это естественно, – кивнул я. – Отдыхайте. Утром мы проснемся свежими и готовы будем продолжить нашу неумолимую охоту.

Он задумчиво разглядывал меня:

– Вы кого-нибудь подозреваете?

– Подозреваю себя самого.

– Что, простите?

– Подозреваю, что поторопился с выводами.

Губы его медленно раздвинулись в улыбке.

– Загадочные стенания на болотах…

– Именно так, друг мой. Доброй ночи.

Пока он шел по вестибюлю, я провожал его взглядом, а потом повернулся к стойке бара. Горела одна-единственная лампа, и в ее тусклом свете выстроившиеся в шеренгу бутылки казались грозной когортой. Жерар, сняв пиджак, расставлял вымытые бокалы и стаканы. Увидев меня, он хотел было надеть пиджак, но я жестом показал, что это вовсе не обязательно. И уселся на табурет перед ним.

– Выпьете чего-нибудь, мистер Бэзил?

– Тоник, пожалуйста.

Он поставил передо мной стакан с двумя кубиками льда и ломтиком лимона. И смотрел выжидательно, но я его разочаровал:

– Ничего нового.