Последнее дело Холмса

– Ой, какая гадость! – воскликнула Нахат Фарджалла, стряхивая с волос паутину.

Я осветил тонкий развевающийся подол юбки, посеревший от пыли. Крошечная летучая мышь, ослепленная светом, появилась из тьмы, ошалело заметалась в воздухе, вызвав у дивы крик ужаса, и скрылась в другой дыре.

– А вот и граф Дракула, – сострил Малерба.

Получив за это «идиот!» из уст примадонны, он захохотал, и эхо гулко отозвалось ему из галереи и из-под купола.

– Кристофер Ли в карманном издании.

– Кто?

– Да ладно. Забудь[74].

Я повернул голову, возвращаясь к теме:

– Это также доказывает, что, кроме летучих мышей, здесь никого в последнее время не было.

– Может быть, имеется другой вход, – предположил Малерба. – И потайные комнаты.

– Количество «может быть» неисчислимо. Но в данном случае я сомневаюсь.

– А по какой причине, позволь узнать?

– Форт маленький. Бастион для защиты берега и старинного причала. По словам Рахиль Ауслендер, им лет двести как не пользуются. – Я снова повел фонарем из стороны в сторону.

Малерба не сдавался:

– Островок-то лесистый, деревья растут густо. Вполне могут быть еще тайники.

– Хозяйка отеля хорошо знает Утакос и говорит, что на нем нет никаких построек – ни лачуги, ни землянки. Если бы на острове появился чужак, он бы не стал жить под деревьями.

– Но ведь это значит…

– Да, Пьетро, – утомленным тоном сказал я. – Это со всей очевидностью значит, что убийца живет в отеле.

Я повернулся и осветил фонарем обратный путь. В конце галереи виднелся прямоугольник тусклого сумеречного света. Я погасил фонарь, сунул его в карман. Примадонна, споткнувшись, ухватила меня за руку и приникла к ней горячей грудью.

– Представляете, а вдруг бы мы нашли что-нибудь? – с трепетом в голосе и везде, где только можно, спросила она. – Пещеру чудовища!

– На дворе девятьсот шестидесятый, дорогая, – пробурчал за спиной Малерба. – Чудовища осовременились и живут среди нас.

Я кивнул, снова втянув запах духов. Им неизменно отдавала предпочтение моя покойная жена – та, которая загубила себе печень. Еще она любила аромат коньяка «Курвуазье».

Не нравится мне Ганс Клеммер – к такому выводу пришел я, когда, вернувшись в отель, мы с ним и с верным Фокса, которого я нашел в баре, расположились в библиотеке. Может быть, меня раздражало его брюхо, выпирающее из-под трикотажной рубашки поло, но вероятнее – прусский шрам на лице, скулы, испещренные красными прожилками выпивохи, и холодный взгляд белесых глаз. Я, как бы то ни было, оставался британцем и, даже если не вспоминать о фламандских траншеях, потерял в Лондоне нескольких друзей, погибших под бомбами, не говоря уж о тех, кто пал на поле брани или ушел в пучину морскую. И я спросил себя – себя и про себя, разумеется, – отчего это представителям его нации позволяют туристами колесить по Европе после всего, что они там натворили. Минуло всего пятнадцать лет, то есть речь идет о том самом поколении, которое кричало «хайль Гитлер», видя в нем самое совершенное воплощение германского духа. Пусть даже теперь на вопрос об Адольфе блондинки в локонах и арийские юноши, прежде восторженно приветствовавшие его «мерседес», делают вид, что ничего не помнят, и уточняют, о каком именно Адольфе идет речь.

Тем не менее я старался быть учтивым. На самом деле я вежлив всегда и со всеми, включая врагов. Даже когда Гэри Купер переспал с моей женой – той, которая потом погибла в автокатастрофе на Лазурном Берегу, – и я встретил его у «Перино», в лучшем ресторане Лос-Анджелеса. Так вот, даже тогда я улыбнулся ему издали, вместо того чтобы подойти и дать по морде, как того заслуживал этот долговязый подонок, притворяющийся, что он безобиднее дохлого москита, а на самом деле не пропускающий ни одной юбки. Нашей встрече в «Перино» Хедда Хоппер[75], эта гарпия во образе человеческом, посвятила одну из своих колонок светской хроники. «Парад британской флегмы», – написала эта сучка. Золотые были времена.

– Как себя чувствует ваша супруга? – спросил я.

– Приняла успокоительное и отдыхает. Эта абсурдная ситуация выбила ее из колеи.

– Ну еще бы, – кивнул я. – Как же иначе.

– Она вообще от природы нервозная.

– Понимаю… Когда вы прибыли на Утакос?

– Девять дней назад.

– В отпуск, должно быть?

– Я поставляю в Грецию и Италию продукцию фирмы «Брюкен».

– Ах вот как… Недурно.

– Да, это так.

Я взглянул на Фокса, который молча курил, не вмешиваясь в разговор. Потом показал на правое запястье Клеммера:

– Красивые у вас часы. А раньше какие были?

– «Омега». – Он взглянул на меня удивленно. – А как вы узнали, что это новые?

– Это «Орион дипломатик», если не ошибаюсь.

– Верно.

– Модель появилась только три месяца назад.

– О-о…

– Я знаю, что иные левши, в отличие от вас, носят часы на левом запястье.

Он взглянул на меня с подозрением:

– Мне так больше нравится. Они не мешают.

– О, разумеется. А скажите, вы приноровились к новому режиму питания? Похудели?

Этот вопрос сбил его с толку. И он ответил не сразу:

– Мне кажется, это не ваше дело.