Последнее дело Холмса

– Что вы можете об этом знать… – В голосе ее теперь звучала горькая, злая насмешка.

Я не обиделся на ее тон. Она имела полное право на сарказм.

– Вы правы, – согласился я. – Жизнь – не кино.

– Можете держать пари – не проиграете. Нет, не кино.

Я сменил тему:

– В вашем распоряжении были паспорта, ныне исчезнувшие.

После краткой и опасливой паузы она спросила:

– К чему вы клоните?

– К тому, что у вас имеются данные каждого из нас.

– Вы забыли, что документы похитили из моего кабинета?

– Я не забыл, что это вы так сказали – «похитили».

Мадам Ауслендер как будто не поверила своим ушам. Теперь в голосе ее зазвучало изумление или раздражение. Или то и другое вместе.

– Вы в своем уме?

– Вполне, – ответил я спокойно. – Я действую в рамках роли, которую мне поручили.

– В отношении меня можете считать, что я вас с роли снимаю.

С учтиво-скорбной улыбкой я ответил:

– Боюсь, что уже слишком поздно. Меня просили предоставить факты, а факты таковы: вы еврейка, вы были в концлагере, а Клеммеры немцы.

– Это не первые немцы, остановившиеся в нашем отеле, мистер Бэзил.

Эти слова произнесла не Рахиль Ауслендер. Это был голос метрдотеля. Я вздрогнул от неожиданности и обернулся. В полумраке белела манишка его смокинга.

– Не нужно, Жерар, – сухо ответила хозяйка.

Допрос Ренаты Клеммер, когда утром она проснулась и обрела способность говорить, не дал ничего нового. Все еще не придя в себя от случившегося, она снова дала отрицательные ответы на два главных вопроса: знали ли она или ее муж кого-либо из постояльцев отеля и не почувствовали ли она или ее муж в последние дни, что им грозит какая-то опасность? И уверяла, что в этом отношении их ничего не тревожило, хотя они, естественно, были удручены гибелью двух соседей. Муж, который старался, как мог, успокоить ее, ни разу не высказал никаких опасений и не упоминал о том, что в сложившейся ситуации ему или им обоим что-то угрожает.

Во всем, что рассказала Рената, меня смущало только одно – а именно то, о чем она как раз не упомянула. Ни на один из моих вопросов о деятельности ее супруга во время войны я ответа не получил, ибо не считать же таковым молчание, ссылки на скверную память или увертки с околичностями. По завершении процедуры я рассказал об этой странности Фокса, и он разделил мои подозрения.

– Есть в биографии Клеммера такое, что ей не хочется ворошить. Однако этого недостаточно, чтобы увязывать его биографию с нашими происшествиями. Как вы полагаете, Бэзил?

Я подумал о листке, найденном на трупе, – странице, вырванной из комплекта «Пари матч». Полезно знать детали, неведомые остальным.

– Я полагаю так же. В его прошлом могут быть важные обстоятельства, которые нам неизвестны.

– Да какие же?

– Не знаю, – солгал я.

Мы многозначительно переглянулись. Фокса и я сидели на террасе в тени магнолии. Остальные вместе с прислугой оставались в салоне, карауля друг друга.

Фокса взглянул на них и понизил голос:

– Мадам Ауслендер? Пятнадцать лет назад она вышла из лагеря смерти.

– Это очевидный факт.

– Потому я его и упомянул.

Я в сомнении покачал головой:

– Помните, очевидные факты – штука очень ненадежная.

– А что скажете о Жераре? Он может быть исполнителем…

– Все возможно.

– И даже вероятно, а? Вы сами мне рассказывали, что после разгрома Франции он попал в плен к немцам и был отправлен в Германию.

– Все так.

Фокса подумал еще немного и потом негромко присвистнул:

– Мадам Ауслендер и ее метрдотель…

– Удивляете вы меня, Пако! Вы что, забыли одно из нерушимых правил детектива, о которых мы вчера с вами толковали: убийцей не может быть дворецкий?

– Тем не менее версия недурна.

– Есть и другие.

– Ну например?

– Веспер Дандас.

– Не верю я, что…

Я взмахнул рукой, отметая возражения:

– Все началось с нее и ее подруги Эдит Мендер. А женщины – животные, сложно устроенные.

– Спироса не поделили?

– Не обязательно. Не сводите все страсти к одной.

– А что же тогда? Соперничество? Зависть? Ревность еще к чему-то?

– Вы же слышали. Она призналась, что способна убить.

– Да мы все способны… Разве не так? При должном стечении обстоятельств. Вот, к примеру, ваши друзья Малерба и Фарджалла.

Я улыбнулся. Воображения не хватает представить себе, как Нахат кого-то убивает. Вот Малерба – дело другое, но у него наверняка и причины бы нашлись.

– Замечаю, Ватсон, что бо́льшая часть ваших заключений ошибочна. Однако временами ваши заблуждения указывают мне дорогу к истине[85].

На лице моего собеседника лишь через минуту появилась улыбка, да и та была больше похожа на гримасу.

– Поясните вашу мысль, Холмс.

– Подлинное искусство детективщика, как вы знаете, заключается не в том, чтобы рассказать историю, а в том, чтобы читатель – ошибаясь или нет – рассказал ее самому себе. Истинный мастер повествования лишь подталкивает читателя к этому. Не знаю, насколько посредственны могут быть его романы, но рассказывать он умеет.

– Я так и не понял…

– Я и вас считаю способным на убийство, – перебил я его. – Да и я бы мог.

Он в очередной раз взглянул на меня как-то странно:

– Ну конечно… И вы тоже. Или я.