Последнее дело Холмса

Мой собеседник по-прежнему не сводил с меня немигающих глаз:

– А мы с вами на какой?

– На предпоследней.

– Стало быть, до решения еще далеко, Бэзил. То ли случайно, то ли умело воспользовавшись открывшимися возможностями, преступник уложил одним выстрелом трех бекасов, уж простите за такую вольность, а нас поднял на смех. Шерлок Холмс и Ватсон унижены Наполеоном преступного мира.

Остановившись, я обернулся к нему. Потом, возражая, поднял руку с сигарой:

– Простите, что выпячиваю свой приоритет, но множественное число вами тут употреблено не вполне корректно.

– О чем вы?

– Об употребленном вами местоимении «мы».

Он трижды моргнул:

– Это как?

– Вы, надеюсь, помните «Второе пятно»?

– Разумеется, помню… – Фокса был сбит с толку. – Но при чем тут…

Я позволил себе толику педантизма:

– Quis custodiet ipsos custodes?[88]

– Простите, не понимаю…

Я процитировал по памяти:

– «Мы в такой ситуации, дорогой Ватсон, когда закон опасен для нас не менее, чем преступники»[89].

Он снова захлопал ресницами. Вернее сказать – хлопнул лишь один раз, а потом взгляд его зале-денел.

– Что вы имеете в виду?

– Многое… – отвечал я спокойно. – В том числе и эпизод, когда открылась якобы запертая изнутри дверь в номер доктора Карабина.

– Что?

– Вы прекрасно знаете что. Знаете, не правда ли, дорогой Ватсон? Или на этой странице рассказа вы предпочли бы зваться «профессор Мориарти»?

На развалинах венецианского форта ветер с моря на склоне холма превратился в приятный бриз. От подножия стены, грязной от всякого мусора и обломков, принесенных морем, полукругом простирался пляж, а в ста шагах от нас стоял павильон и виднелись на песке спутанные мотки водорослей. Вода, изумрудная у самого берега, дальше становилась темно-синей, и утихающий, по всему судя, шторм еще срывал с нее клочья белой пены.

– Номер доктора Карабина был заперт не изнутри, а снаружи, – сказал я. – И ключ лежал у вас в кармане.

Сняв шляпу, я сидел на выступе крепостной стены. Фокса стоял передо мной, черный на фоне светлого неба, как если бы на съемочной площадке его осветили сзади. Солнце в зените покрывало его лицо глубокими бороздами тени и света.

– Отчего вы так решили? – осведомился он очень спокойно.

– Знаете ли вы, что такое монтаж? – спросил я, будто не слыша.

Он кивнул:

– Режут и склеивают отснятые кадры, да?

– Именно так. Камера показывает один эпизод, потом другой, но между ними есть зазор, разрыв. Режиссер и монтажер убирают этот ненужный промежуток… Для того, к примеру, чтобы перейти с плана одного лица на другое, не меняя точки съемки, не прибегая к панорамированию, не показывая, что было между этими героями, какое выражение было на их лицах перед тем и после того, что они сделали или сказали.

– К чему это все?

– Монтаж нужен, чтобы зритель получил возможность сам заполнить эти пустоты. И вот в них-то и можно устроить ловушки. Понимаете?

– Не совсем.

– Ложь может выявить не меньше, чем правда, просто надо внимательно слушать.

– О какой лжи вы говорите?

Чтобы придать моменту торжественности, я про себя досчитал до десяти и лишь потом ответил:

– Ключ находится у вас. Вы нагибаетесь, смотрите в замочную скважину и говорите, что номер, кажется, заперт изнутри. Мадам Ауслендер ушла за мастер-ключом и вот-вот вернется, после чего наверняка выяснится, что вы сказали неправду; а вы тем временем говорите, что вроде бы изнутри доносится стон. И это оправдывает то, как торопливо вы делаете все дальнейшее.

– Что же я делаю?

– Хватаете со стены огнетушитель и бьете им в дверь. Важная деталь: бьете не в замочную скважину, а ниже. Пробиваете в филенке дыру. Просовываете руку и говорите, что ключ в скважине, что не соответствует действительности. Пряча ключ в кулаке, вставляете его в замок с обратной стороны. Делаете вид, что не дотягиваетесь, отстраняетесь, зовя на помощь меня, а я обнаруживаю его в скважине.

– А как же щеколда? Вы же сами убедились, что там была и задвижка.

– Да, это так, и признаю, что это был мастерский ход – великолепная импровизация на ходу. Едва лишь вы ощупью вставили ключ в замок, как тут же нащупали и задвинули щеколду. Потом сказали, что не дотягиваетесь, уступаете место мне, и я подтверждаю вашу версию.

– Прекрасно, – согласился Фокса.

Я взглянул на него насмешливо:

– Вы имеете в виду мою дедукцию или свои действия?

Он не ответил. По-прежнему стоял передо мной, сунув руки в карманы, и задумчиво меня рассматривал.

– Иногда, – сказал я, – достаточно взглянуть под другим углом, чтобы подробности, которые на первый взгляд казались незначительными, сделались решающими.

– И как же вы пришли к этому выводу?

– Мысль давно бродила в голове, но оформилась несколько часов назад.

– И потому вы сегодня держались так сухо? И неприязненно?

– Вероятно.

– Вы в самом деле считаете меня убийцей?

– А недурно было бы, а? В этом была бы даже некая извращенная логика. Доктор Ватсон оказывается преступником.

Фокса наконец улыбнулся – впервые за все это время:

– Смутные фигуры в лондонском тумане, где все не то, чем кажется… Признаю, это соблазнительная идея.