Последнее дело Холмса

– И момент был неудачный. Тут на террасе соседнего номера – того, который занимал доктор, – появились мадам Ауслендер и Жерар, позвали нас – и все завертелось. Внезапно я увидел возможность избавиться от ключа – и воспользовался ею.

– Хитроумно.

– Да. Впрочем, этот трюк я позаимствовал у Пьера Буало, который описал его в романе «Рука, запирающая дверь».

Он снова сложил страничку из журнала и твердой рукой протянул ее мне.

– Признаю, что наслаждался так же, как и вы. Играть в Ватсона было невероятно увлекательно. Но ваша дедукция неверна, хоть и убедительна. И неверна была прежде всего отправная точка ваших размышлений. Ибо я никого не убивал.

Он смотрел на меня в полнейшем спокойствии. Я постоял неподвижно и пожал плечами:

– Как вы помните, наверно, ошибки были свойственны и Шерлоку Холмсу.

– Верно.

– Есть детали, которые по отдельности могут указать путь к решению, а вот в совокупности теряют свою убедительность…

Он остановился и с убитым видом покачал головой:

– Он уплыл у нас из рук, Шерлок.

Я довольно долго молчал. Потом, пряча листок в карман, мрачно кивнул:

– Да, наверно. Я, в конце концов, не устаю твердить, что я всего лишь актер.

И собрался уже продолжить путь, но остановился, заметив, что Фокса смотрит на меня с открытым ртом. Он оцепенел, замер, его вдруг осенила неожиданная идея.

– Нет… – с непривычной задумчивостью ответил он. – Вы не просто актер. Хоть, может быть, и самый гениальный из всех, кого я видел в жизни. Как это вы говорите Брюсу Эльфинстоуну в «Чарльзе Огастесе Милвертоне»?..

Я стал припоминать – или делать вид:

– Не знаю, о чем вы.

– Напрягите память. Ну, что-то такое: «…Могу вам признаться, меня не раз посещала мысль…»

Я был польщен и, слегка улыбнувшись, подхватил. Это была одна из моих любимых реплик.

– «Знаете, Ватсон, могу вам признаться, меня не раз посещала мысль, что я мог бы стать очень ловким преступником»[91].

Фокса продолжал стоять молча и неподвижно. Он был потрясен.

– Будь это настоящий и хороший детектив, – прибавил я, – мы бы уже давно от главы к главе вели читателя по тем следам, которые позволили бы ему самому определить преступника. Вы, наверно, того же мнения?

– Матерь Божья… – наконец промолвил он. – Но ведь не может быть, чтобы…

– Да, – прервал я его.

Мы были уже у самой террасы. Тут я заметил, что нам навстречу в сопровождении неизменного Жерара идет мадам Ауслендер. И – не в пример прошлым дням – лицо ее просто сияет.

– Только что связывалась с полицией Корфу, – еще издали сказала она. – Шторм наконец унялся, и они на катере направляются сюда.

– Жалко… – вполголоса заметил я. – Кажется, игра кончена.

Фокса услышал меня. Он по-прежнему хранил молчание, как будто вдруг онемел от встречи с чем-то неведомым, и я с легкостью прочел его мысли: если отбросить невозможное, то, что останется, каким бы невероятным оно ни казалось, должно быть истиной.

Я улыбнулся про себя. А может, и не должно быть, дорогой мой Ватсон. Может, и не должно.

9 Посмертный разбор полетов

В конце концов, Ватсон, я не нанимался исправлять недоделки полиции.

Артур Конан Дойл. Голубой карбункул

Над горами, окружавшими озеро Гарда, поднималось осеннее солнце, золотило виллы на другом берегу. Не было ни ветерка. В зеркальной неподвижности воды отражалось безоблачное небо. Погода была такая приятная, что я оставил плащ и шляпу в такси, попросил водителя подождать часа два, сунул левую руку в карман пиджака и, наслаждаясь пейзажем, медленно двинулся вперед.

Мыс Сан-Виджилио, неглубоко врезавшийся в озеро, был покрыт кипарисами, оливами и лимонными деревьями. По дороге к дому, показывавшему крышу из-за крон, я оглянулся на берег, где чистили перья синие и бурые утки, а чуть поодаль медленно, будто без малейших усилий, скользили по тихой воде два изящных лебедя.

Я взглянул на часы. Без четверти одиннадцать. Любуясь видом, я остановился, подтянул узел галстука, оправил воротник и манжеты сорочки. И через минуту двинулся дальше. Последний отрезок пути вился по гравийной дорожке между старыми лаврами, по сторонам которой стояли две колонны, украшенные каменными, исклеванными временем тритонами. Широкая лестница в конце ее поднималась к портику у входа в виллу – старинную, неброскую и незатейливую постройку, высившуюся у самого берега.

Я протянул визитную карточку отворившей мне горничной-итальянке. Она проводила меня в гостиную, где стены, свободные от книжных полок, были покрыты фресками в неоклассическом стиле. Комната примыкала к трем аркам галереи, которая вела прямо к озеру.

– Un attimo, signore.

– Grazie[92].