Последнее дело Холмса

– Что же, можно и так сказать. И с этой минуты все превратилось в клубок тщеславий и вызовов – вызовов прежде всего уму. Поняв, что я взял на себя роль, столько раз сыгранную в кино, убийца, который тоже внимательно читал Конан Дойла и видел мои фильмы, решил и себе взять роль… Принять участие в этом празднестве.

– Стать на сцене третьим.

Я вздернул бровь и холодно ответил:

– Порой от третьих до вторых рукой подать.

– Не понимаю… – запнувшись, проговорил Фокса.

– Не важно, – сказал я. – Важно то, что, когда убийца прикончил Карабина, он уже вошел в игру, уже наслаждался этим, провоцировал нас, рассыпал записки, оставлял следы, ложные и реальные. Всячески старался усложнить результаты, чтобы затемнить причины.

– Адресуя все это вам и мне.

– Особенно мне.

– Запертая комната…

– Да.

– Парик, надетый задом наперед…

– Это был ложный след, который никуда не вел. Отвлекающий маневр, наподобие тех, что использовал в своих фильмах Хичкок. Жуткая шутка.

– Записка с упоминанием античной трагедии…

– И орудие убийства, подсунутое под дверь.

Фокса в очередной раз согласно кивнул:

– «Разоблачи меня, если считаешь, что тебе это по зубам, – вот что как бы говорил вам убийца. – Стань больше чем человеком, превратись в воплощение холодного ума».

– Да, это весточка, – признал я. – Точно так же, как рука убитого доктора, указывающая на тот журнал, где помещена моя фотография в роли Шерлока Холмса. И записка, напечатанная на машинке Эдит Мендер, тоже адресована мне.

Я снял шляпу, рассеянно стряхнул несколько сухих листьев оливы, упавших на поля, и снова надел. Вздохнул глубоко и соболезнующе, как человек, принесший дурную весть.

– В тот день, когда мы с вами познакомились, вы высказали интересную мысль о способности читателя забывать прочитанное, а потом повторили это после гибели Клеммера. В таинственной истории задача автора не просветить читателя, а ослепить. Добиться того, чтобы читатель сосредоточился на вопросе «как?», а не «кто?». И потому задача автора – не дать читателю распознать расставленные ему ловушки, а если тот все же разглядит их или почует, следует накапливать ложные следы, предъявлять их один за другим, не давая читателю перелистнуть страницы, вернуться в начало, осмыслить и убедиться… Понимаете?

– Отлично понимаю.

– И это будет равносильно тому, чтобы заставить читателя выработать нечто вроде теории, похожей на теннисоновскую «Мод» – безупречно ущербную, холодно-цельную, великолепно никакую.

– Так оно и есть, – восхищенно кивнул он.

– В таком случае кажущийся беспорядок станет не чем иным, как препятствием на пути к излишнему размышлению. Ибо читатель, чересчур склонный к анализу, всегда опасен для автора.

Каменное изваяние, в которое превратился мой собеседник, вдруг ожило.

– У вас есть подтверждение какой-нибудь гипотезы? – охрипшим голосом спросило оно.

– Кое-что есть. Мне не хватает последних элементов, чтобы можно было ее сформулировать.

– А пока не можете?

– Вот-вот смогу.

Фокса поглядел с растерянным любопытством:

– Три плюс один равно четырем, Холмс, – так вы сказали вчера. И не время от времени или если выйдет, а всегда.

– Это в реальной жизни, – ответил я. – Но не забудьте – мы с вами в романе.

Я загляделся на облачко сигарного дыма. Ветра не было, и он поднимался вертикально.

– Кто сказал, что преступный мир навеки утратил дух авантюризма и романтики?

– Вы и сказали. – Намек на улыбку так и не проявился полнее. – Ну то есть Шерлок Холмс.

– Это из «Вистерии-Лодж»?

Он сморщил лоб, припоминая:

– Кажется.

– Ну вот видите, Шерлок Холмс или Конан Дойл ошиблись. Остались еще романтичные убийцы.

– О господи…

– Еще раз должен признать, что наш убийца – настоящий виртуоз. Гений изобретательности, способный сорвать банк. Затевая свою игру он так сильно рискнул, что, в сущности, до сих пор почти ничем не рисковал.

Я шел по песку к той части пляжа, что тянулась от павильона до развалин форта. Испанец шагал за мной, продолжая допытываться:

– А Клеммер? Он что, принимал в этом участие? Думаете, его убили из-за этого?

– Сомневаюсь, что это было чисто игровое – простите мне это жуткое определение – убийство. Что касается версии «импровизация», есть очень весомые аргументы против.

Я сделал еще несколько шагов к форту. Солнце так отблескивало на песке, что глазам было больно, и шляпа не спасала. Ближе к берегу уже слышались посвист ветра и шум прибоя.

– Сомневаюсь я и в том, что Клеммер имеет прямое отношение к двум другим убийствам. Склоняюсь к мысли, что какая-то часть его прошлого случайно пересеклась с намерениями убийцы. И тот, обнаружив это, всего лишь воспользовался представившейся возможностью.

– Вот как… Интересно.

– Когда внимание зрителей привлекает какое-нибудь значительное событие, зрители обычно не в состоянии заметить что-нибудь еще, даже если оно происходит у них на глазах.

Фокса поглядел с подозрением:

– Это вы о чем?

– Одно из неудобств реальной жизни состоит в том, что очень редко удается увидеть развитие сюжета до конца. Зато в литературе и в кино развязку можно приберечь для последней главы.