Последнее письмо

В землянке повисла пауза. Все ждали продолжения разговора. На широком дощатом столе чадила сажей керосиновая лампа, у входной двери, обитой старыми шинелями, бойко потрескивала самодельная печурка, в воздухе слоился сизый дым.

Йохен продолжил:

– Вот то-то и оно. Никто из вас не хочет об этом думать. А думать надо. Прислушиваться к себе надо, пытаться понять, что всё-таки происходит. И какое мы, то есть каждый из нас, имеем к этому отношение. Зачем нас собрали, дали оружие, привезли сюда? Что это дает мне, тебе или ему? – Йохен, поворачиваясь из стороны в сторону, обращался ко всем сразу. В углах беспокойно заерзали, разговор становился неудобным. Ефрейтор настаивал: – Каждый должен понять для себя – зачем он здесь! И подумать, чем все это может закончиться.

Ульф снова повернулся к Шапперу.

– Понятно чем. Победой. Полной и неизбежной! Их столица рядом, возьмем ее, и по домам!

Йохен покачал головой:

– Могли бы взять – взяли бы… А пока мы уперлись в русские лбы, и ни туда, ни сюда. А ну как попрут они завтра на нас. Устоим ли? А если отбросят назад к исходным? Что тогда? Начнем всё сначала? Или повернем назад, поджав хвосты? А если всё-таки повернем, то для чего тогда мы всё это затевали? Для чего, скажите мне, родителям Гюнтара отправили похоронку? Ради чего Эрихейн остался беспомощным калекой, который теперь даже до уборной не сможет добраться? Зачем Эккард оставил здесь свои пальцы? И кто из нас следующий? Чего не жалко? Ног, рук или головы? Молчите?

Из темноты уныло протянули:

– На то она и война. Мы просто солдаты. Решать не нам…

Йохен кивнул:

– Правильно, решают командиры. Но для того, чтобы выполнять их приказы, не задумываясь жертвовать собой, солдат должен понимать: для чего он здесь. За что или за кого воюет.

Ульф открыл было рот, но Шаппер в нетерпении махнул на него рукой:

– Да понятно, что за Германию. Понятно – за фюрера. За свои семьи, наконец. Действуем на опережение. Ликвидируем угрозы, нависшие с востока… и всякое такое. Но только вот вопрос: где осталась Германия, и где оказались мы? – Ефрейтор выразительно ткнул указательным пальцем в стол. Посуда, разложенная на столе, звякнула. – И сдается мне, что главная и единственная угроза сейчас для любой германской семьи – это потеря своих кормильцев. То есть нас! Многие уже не вернутся домой никогда, многие вернутся неполноценными калеками и станут обузой для близких. Поэтому иногда я спрашиваю себя: что я здесь потерял? Для чего я здесь? И стоит ли оно того?