Последнее письмо

Послышался осторожный голос недавно прибывшего к нам рядового Отто Шеффера:

– Ну, парни, и разговоры у вас. Вы как-то поаккуратнее, что ли. А если дойдет до лейтенанта или еще дальше…

– Не дойдет, здесь все свои. Или нет? – Шаппер испытующе смотрел на Отто.

– А я-то что, я ничего. Высказывайтесь на здоровье!

Никто не желал высказываться, все поглядывали на Йохена. Мне пришлось прекратить опасные темы:

– Нечего тут разглагольствовать. Пора спать! Ефрейтор, командуй отбой. – Я повернулся к остальным. – Ладно, парни, потрепались и хватит. Давайте укладываться!

Когда все разлеглись, я шепотом спросил Шаппера:

– Йохен, что на тебя нашло? Может, дома чего? Ты скажи, не держи в себе.

Он тяжело вздохнул, резко повернулся ко мне, какое-то время молча смотрел перед собой, поблескивая в темноте белками глаз, а затем, пробурчав «зря мы сюда полезли», снова отвернулся.

Вообще, в нем было много странного. Иногда мы его откровенно не понимали. Может, он и сам себя не понимал? Был ли он прав тогда? Не знаю. Но вот странность: на его вопрос, обращенный к нам, я так и не смог ответить уверенно – что я здесь делаю и для чего я здесь?»

10

Эрнст выбрался из-под нависавших над ним ветвей и огляделся. Дневной свет казался ему непривычно ярким. Глазам было больно от засилья белого цвета. Мороз пошел на убыль. В лесу мело. Снежная пыль то взметала над сугробами стремительными роями, то резко опадала, путаясь в частоколе голого кустарника. Вчерашние следы припорошило снегом. Хельвиг долго пытался понять, с какой стороны он пришел и в какую теперь следует двигаться. Решившись, солдат выдернул из сугроба обледенелый посох и побрел вдоль сглаженных поземкой продолговатых лунок. Свою ошибку молодой человек понял не сразу. Находясь в сумрачном состоянии, он не смог определить верное направление. Сознание то прояснялось, то затягивалось вязкой пеленой, словно паутиной, из которой нельзя было вырваться. В какой-то момент Эрнст обнаружил себя стоящим на небольшой, изрытой полузаметенными следами полянке. Рядом с ним из снега торчал темный предмет. Приглядевшись, Хельвиг понял, что это его кожаный подсумок. Молодой человек выругался. Место было ему знакомым. Отсюда он пришел. Здесь, полный надежд на спасение, он ползал в темноте и собирал дрова для костра. Здесь, после безуспешной попытки добыть огонь, его надежда сменилась отчаянием. Здесь в порыве чувств солдат швырял патроны в снег и выкрикивал:

– Вот вам! На что я надеялся? Созданные для убийства, разве вы можете кого-то спасти? Вы не нужны мне! От вас нет никакого толка!

Охваченный беспомощной яростью, Хельвиг горстями сеял вокруг себя мертвые зерна, неспособные принести этому миру ни плодов, ни всходов.

Эти ночные воспоминания казались теперь болезненным бредом. Действительность воспринималась мороком, помрачением рассудка. Реальной была только боль. Поморщившись, Эрнст стянул с левой ладони опаленную порохом и задубевшую на морозе шерстяную перчатку. Рука выглядела ужасно. Пальцы почернели и опухли. Шевелить ими молодой человек не мог.

«Я начал ходить по кругу. Неужели конец так близок, – думал он. – Неужели мне суждено остаться в этих снегах? Суждено принять бесполезную смерть, уйти, ничего не принеся в этот мир? Тяжело и страшно осознавать такое. Когда в пылу боя пуля или осколок влетают в сердце, ты не успеваешь ничего понять. Граната, бомба, мина разрывают в клочья, но делают это быстро. Один миг – ослепительная вспышка, ни боли, ни мыслей… Мне не повезло, я не умру в стремительной схватке. Мой переход от жизни к смерти окажется долгим и мучительным. Наверное, умирать всегда страшно, но так бестолково – страшнее вдвойне».