Последнее поколение

– А мне и тут неплохо. Я уже подружился с гиббоном, сегодня утром он даже поделился со мной печеньем. Не то чтобы оно было вкусным, но как жест очень меня впечатлил. Я назвал этого парня Конни Фарр, как джазового музыканта. Слышали о таком?

Тауэр поднял руки и начал делать движения, будто играет на невидимом саксофоне. Мэри отрицательно помотала головой.

– Закончи войну, которую ты начал, и окажешься на свободе. Подпиши бумагу, что не имеешь никаких претензий к семье Келвин и обязуешься больше никогда не плести вокруг них паутину.

– Вы хотите мою подпись? – комичным голосом переспросил Тауэр. – И куда вы с ней пойдёте? В суд? Лилия, объясни своей подруге, кто на самом деле управляет миром и почему ни один суд не вынесет указ против тхари.

– Тебе же нужна была подпись Лилии, – заметила Мэри. – Без неё ты не смог бы развалить «Транстек». Значит, подписи до сих пор имеют значение.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать два, – ответила Мэри.

– Двадцать два, – задумчиво повторил Тауэр. – Ну, тебе простительно, учитывая отсутствие образования.

– Я бакалавр и почти окончила университет.

– Я говорю не про научное образование. Понимаешь ли, Эдварда боялись, «Транстек» держался только на нём. С его уходом корпорация начала разваливаться. Эти девяносто триллионов долларов были стоимостью корпорации только под его управлением. В эту сумму входило всё: стоимость инфраструктуры, работников, технологий, но также и доверие инвесторов, личные связи, авторитет, даже устные договорённости. Эдвард выстраивал корпорацию кропотливо, элемент за элементом, и всё держал под контролем. Это как карточный домик, он большой, красивый, но очень неустойчивый. С его смертью пропали все личные связи, авторитет, страх. Это, по некоторым подсчётам, составляло большую часть стоимости «Транстека». Доверие к корпорации сильно упало, и теперь на неё будут нападать все, кто захочет кусок пирога. Оставшиеся тхари больше не боятся, все знают, что скотина и мразь Эдвард умер. Никто посреди ночи не ворвётся в их дома, не заберёт в тайное место их детей, а Эдвард был на такое способен, и все это знали. Медленно, но верно «Транстек» начал угасать. Двадцать лет – и от него ничего не останется. А всё почему? Потому что никто не боится Елизавету и её приёмышей. Уж простите, но вы слишком благородны, как сами выразились.

– Благородство – это положительная черта, а не отрицательная, – возразила Лилия, подходя ближе.

– Для средневекового рыцаря, возможно, и то в песнях да балладах. Благородство – это слабость, а слабость никак не вяжется с властью. Благородство – это миф, выдуманный победителями для проигравших. Благородство не для бизнесменов. Я не начинал эту войну, я её лишь приблизил. «Транстек» развалится независимо от моих или ваших действий. Если не верите, спросите у Елизаветы. Она намного старше вас и уж точно это понимает. Вот почему подписи против семьи Келвин имеют значение, а против меня – нет.

– Ты начал эту войну, значит, сможешь закончить, – ответила Мэри. – Можешь философствовать сколько угодно, нам нужно практическое решение.

– Я её не начинал, я её возглавил. Я лишь сёрфер, вставший на гребень огромной волны. А смерть Эдварда – землетрясение, создавшее её. Никто не сможет остановить цунами, можно лишь расслабиться и получать удовольствие, наблюдая, как рушится чужая империя. В конце концов не мой город окажется под водой.

– Всегда есть выход, – произнесла Лилия. Она почувствовала жгучее желание выиграть в этом споре. – Мы уничтожим ваши армии, а корпорации поглотим. Мы не остановимся, пока в посёлке не останется никого, кроме семьи Келвин. Мы будем последними и единственными тхари.

– А платить вы своей армии чем будете? – усмехнулся Тауэр. – Последние дни я не имею возможности следить за ценными бумагами, но рискну предположить, что ваши акции по-прежнему летят в пропасть. А у всех остальных растут.

– А вот и нет, акции замерли на отметке в двести сорок долларов за единицу, капитализация «Транстека» остановилась на десяти триллионах и больше не падает.

– Без обид, девочки, но из вас бизнесмены, как из вязальных спиц – космический корабль. Когда ко мне приходит Елизавета, чтобы обсудить положение дел, у нас намного более конструктивный диалог, без объяснения очевидных истин. Скорее она мне что-то объясняет, а не я ей. А вы ничего не сможете придумать. Не доросли ещё. И вообще, в этой клетке не так уж и плохо. Я славно отдохнул без работы и забот, голова прочистилась, будто я месяц живу где-то в горах. Я даже освоил технику дыхания, про которую говорил мой йог.

– Ладно, Лилия, – произнесла Мэри. – Пойдём эволюционировать, а то мы явно не доросли до этого типа.

Позади раздались шаги, и Лилия обернулась. Её телохранитель, обычно находившийся на почтительном расстоянии, приближался к ней. Вид у него был, как обычно, непроницаемый.

Подойдя ближе, он кивнул в сторону главного здания зоопарка. Там находилась администрация и комнаты персонала.

– В чём дело? – спросила Лилия.