Последнее поколение

Но едва Гвейран открыл рот, чтобы подтвердить: «Да разумеется, другое», как Верховный его опередил.

— Какое же другое? Самый настоящий мирциль. Просто он мутировал. Вот как мы с тобой, к примеру.

Несколько секунд агард озадаченно молчал, потом пробормотал почти испуганно:

— Не-е, мы не так, мы всё-таки послабее…

— Ага! Представляешь, как нам повезло!

Тапри фыркнул, сообразив, что его разыгрывают.

«А ведь если бы я приказал, он, пожалуй, и впрямь стал бы считать эту маленькую дрянь мирцилем» — с незнакомой печалью подумал цергард Эйнер.

Оно вырастало из топи. Непривычной прямоугольной формы, большое, как дом. Хотя, почему «как»? Это и был дом, самый настоящий.

Наступили пятые сутки со дня их побега. Не было больше ни восхищения природой, ни желания поболтать о пустяках. Только усталость, но это ещё полбеды. Хуже — голод. Котомки с едой остались в Воргоре. Взамен удалось разжиться сушёным хверсом у убитых конвоиров, Как раз перед выездом они получили дополнительный паёк, но в казарме оставлять не стали, зачем-то поволокли с собой. Опасались, что ли, воров? Этих скудных запасов для нормального питания не хватало, вместо завтрака, обеда и ужина Гвейран выдавал спутникам по маленькому ломтику, и под его пристальным наблюдением они проглатывали свои порции — это превратилось в своего рода церемонию. Сам он от еды отказался вовсе, заверив клятвенно, что земляне анорексии не подвержены.

А до цели, по расчётам Эйнера, оставалось как минимум, десять акнаров. Ещё дня три-четыре пути. Совсем немного для здорового человека, даже если он мутант. Но лекарства из дорожной аптечки принесли лишь временное облегчение. Агарду Тапри становилось хуже с каждым днём. Это была банальная простуда, самое большее — бронхит. Но больному голодать опасно. И Гвейран решил: надо идти день и ночь, почти без отдыха, выбиваясь из сил, зато сокращая время. Только бы успеть добраться до катера, а там всё будет в порядке.

Тапри выдерживать нужный темп не мог. Он не пожаловался ни разу, так его приучила жизнь. Шёл через силу, чихая и кашляя, а потом молча падал. И Гвейран стал сажать его на спину, волочь на себе. Это было совсем не тяжело — парень весил как ребёнок, скорее, неудобно. Но Тапри считал себя обузой и очень стыдился и противился до тех пор, пока начальник на него не цыкнул. Так и пришлось несчастному смириться с поездками верхом на представителе высшего разума.

И с высоты чужого роста он первым заметил вдалеке строение.

Сначала они испугались — неужели, блокпост? С другой стороны, почему прямоугольный? И кому придёт в голову устанавливать его на местности совершенно безлюдной, вдали от всех дорог? Или это они, одурев от голода, ухитрились сбиться с пути и к дороге выйти?

Оставив путников лежать в мелкой ложбинке между кочками, цергард Эйнер пополз на разведку. А вернулся в полный рост, совершено ошарашенный. Такого он в своей жизни ещё не встречал! Слышал, что бывает, но поверить не мог, считал легендой! Дом, всплывший из топи! Дом-призрак!

Должно быть, раньше здесь была богатая усадьба. Снаружи строение облепила засохшая болотная грязь, и красотой оно не блистало. Зато внутри… Сколько лет пробыло оно в глубине? Пятнадцать? Двадцать? Казалось, что жильцы покинули его вчера… Это была добротная, почти герметичная постройка, вязкая болотная тина не могла в неё проникнуть, кроме как через дымоход. Она забила всю печь, но быстро подсохла, создав пробку, и дальше в дом не пошла. Сквозь щели просачивалась лишь чистая вода, интерьер почти не пострадал от неё. Только тяжёлый запах тлена висел в воздухе.

В комнатах все стены, даже внешние, были прямыми, без выпуклостей.

— Зачем так странно сделали? — удивлённо сказал Тапри, находка даже его заставила оживиться, пробудила угасающий интерес к жизни.

Вопрос был чисто риторическим, агард не ждал ответа. Но пришелец тут же откликнулся:

— Этот дом построен из дерева. Доски и брёвна трудно поддаются изгибу, поэтому использованы лишь прямоугольные формы. Стиль ге-дор. Он как раз входил в моду перед войной.

— Целый дом — и весь из дерева?! — Тапри отказывался поверить в подобное расточительство. — Это сколько же денег надо было?!

— До войны дерево стоило не дороже камня, — мрачно сообщил цергард, всё-таки его кругозор был на несколько порядков выше, чем у провинциального сироты. — Деревья росли повсюду, целые заросли деревьев, руби — не хочу… — помолчал, и добавил невпопад, — У меня в детстве был деревянный ослик. Резной и раскрашенный, на колёсиках.

— А где он теперь? — почему-то заволновался агард. Про заросли деревьев он знал давно, просто не соотнёс количество с ценой. А о деревянных осликах прежде не слышал.

— В музе Эпох. Как образец народного творчества. Отец отдал.

Показалось Гвейрану, или в голосе Верховного цергарда Федерации звучала детская обида?