Последнее время

Божий мир придуман для счастливцев —
Тоньше слух у них и взгляд свежей,—
Для бойцов, для страстных нечестивцев,
А не для чувствительных ханжей.

То есть счастье — этакий биноклик,

Зрительная трубка в два конца,
Чрез какую внятным, будто оклик,
Станет нам величие творца.

Этот дивный хор теней и пятен,

Полусвет, влюбленный в полутьму,
Если вообще кому и внятен,
То вон той, под кленом, и тому.

Меловые скалы так круты и голы,

Так курчавы усики плюща,
Чтобы мог рычать свои глаголы
Графоман, от счастья трепеща.

Пленники, калеки, разглядите ль

Блик на море, солнцем залитом?
Благодарно зорок только победитель,
Триумфатор в шлеме золотом!

Хороша гроза в начале мая

Для того, кто выбежит, спеша,
Мокрую черемуху ломая,—
А для остальных нехороша.

Врут, что счастье тупо, друг мой желторотый,

Потому что сам Творец Всего,
Как любой художник за работой,
Ликовал, когда творил его.

Столько наготовив хитрых всячин,

Только благодарных слышит Бог,
Но не тех, кто близоруко мрачен,
И не тех, кто жалок и убог.

А для безымянного урода

С неизбывной ревностью в груди
В лучшем — равнодушная природа,
В худшем — хор согласный: вон иди!

Сквозь сиянье нежного покрова,

Что для нас соткало божество,—
Видит он, как ест один другого,
Мор и жор, и больше ничего.

Только рыл и жвал бессонное роенье,

Темную механику Творца,—
И не должен портить настроенье
Баловням, что видят мир с лица.

Он спешит под пасмурные своды,

В общество табличек и камней,—
Как Христос, не любящий природы
И не разбирающийся в ней.

2003 год

Инструкция

Сейчас, когда я бросаю взгляд на весь этот Голливуд, — вон то кричит «Меня не едят!», а та — «Со мной не живут!». Скажи, где были мои глаза, чего я ждал, идиот, когда хотел уцепиться за, а мог оттолкнуться от, не оспаривая отпора, не пытаясь прижать к груди?! Зачем мне знать, из какого сора? Ходи себе и гляди! Но мне хотелось всего — и скоро, в руки, в семью, в кровать. И я узнал, из какого сора, а мог бы не узнавать.

«Здесь все не для обладания» — по небу бежит строка, и все мое оправдание — в незнании языка. На всем «Руками не трогать!» написано просто, в лоб. Не то чтоб лишняя строгость, а просто забота об. О, если бы знать заранее, в лучшие времена, что все — не для обладания, а для смотренья на! И даже главные женщины, как Морелла у По, даны для стихосложенщины и для томленья по. Тянешься, как младенец, — на, получи в торец. Здесь уже есть владелец, лучше сказать — творец.

Я часто пенял, Создатель, бодрствуя, словно тать, что я один тут необладатель, а прочим можно хватать, — но ты доказал с избытком, что держишь ухо востро по отношенью к любым попыткам лапать твое добро. Потуги нечто присвоить кончались известно чем, как потуги построить ирландцев или чечен. Когда б я знал об Отчизне, истерзанный полужид, что мне она не для жизни, а жизнь — не затем, чтоб жить! Когда бы я знал заранее, нестреляный воробей, что чем я бывал тиранее, тем выходил рабей!

У меня была фаза отказа от вымыслов и прикрас, и даже была удалая фраза, придуманная как раз под августовской, млечной, серебряною рекой, — мол, если не можешь вечной, не надо мне никакой! Теперь мне вечной не надо. Счастье — удел крота. Единственная отрада — святая неполнота. Здесь все не для обладания — правда, страна, закат. Только слова и их сочетания, да и те напрокат.

2003 год

Избыточность