Последней главы не будет

Но он найдется, обязательно найдется в «завтра».

Ну куда я сейчас пойду, в таком-то состоянии?!

Я даже не в силах собраться и вспомнить, где мой паспорт лежит, не то что сберкнижка…

Руки мои, с длинными, мамиными, после Кипра еще загорелыми пальцами, бегали кругами по коленкам, отбивая какой-то нервный ритм.

Сейчас я уже говорила с собой вслух, интонациями и словами Платона.

– Успокойся, успокойся, милая…

«Милая».

Разве он так называл меня когда-нибудь?

Ни разу. Вслух не называл, но глаза называли, губы называли, еще и не так называли…

«Милая…»

Да пусть сейчас хоть атомная война начнется, а я пойду, лягу и буду смаковать это слово, я буду просто ждать, ведь как-то все должно сгладиться… Я постараюсь заснуть и во сне буду видеть тебя.

Где-то в коридоре хлопнула входная дверь, как ворона прокаркала.

Да показалось, наверное…

А теперь – только спать!

41

Вчера я видел Алисиного профессора на лестнице.

Обычной, к вечеру всегда грязноватой лестнице, в своем обычном подъезде.

Да, вот так, совсем буднично, совсем просто, как будто он, ну… например, старый папин друг, с кем тот в домино по вечерам во дворе стучит и пиво пьет, а теперь он сидит и ждет меня, типа, ключи забыл, и ему очень надо до прихода жены где-то перекантоваться, а на улице дождь.

Вот такая была картинка…

Было уже поздно, около десяти вечера, и все жители дома попрятались в квартиры смотреть сериалы, мыться, ругаться, совокупляться, жрать и наглаживать одежду к завтрашнему рабочему дню.

Я жил на втором этаже и лифтом никогда не пользовался.

Когда я его увидел, то почти и не удивился, чего-то подобного я ожидал…

Представительского класса «Тойота», нагло припаркованная на тротуаре возле самого входа в подъезд, необъяснимая тревога, с которой я проснулся сегодня утром, раздражающие Машины звонки на мобильный (она всего-то и хотела выяснить, когда у меня будет зарплата, ей же вечно на что-то не хватало денег!), насмешливое, в глазах коллег: «Ну, как поездочка?» – все это нагло просочилось сегодня в ту хлипкую защиту нашего с Алисой пространства, которую мне удавалось сохранять на Кипре и еще в первую неделю после нашего возвращения.

Не сказать, что я совсем не думал про него раньше, думал, конечно, но обрывочно, не конкретно, ничего особо не анализируя и не впуская это в себя.

Человек, у кого до сегодняшнего дня не было ни имени, ни отчества (тогда, когда она звонила ему с моего телефона в аэропорту Кипра, она называла его «профессор»), олицетворял ту часть моей совести, с которой невозможно было примириться или не примиряться в силу отсутствия понимания происходящего между ним и ней!

Все это время мне как-то удавалось примириться лишь со своей проблемой, в лице Маши и факта наличия у меня семьи как таковой.

Но он, чужой и незнакомый мне человек, он ведь тоже чего-то хотел от нее, он что-то делал для нее и чем-то жил рядом с ней, я ведь всего этого не знал, она ведь почти ничего не говорила, но тем не менее я не считал, что это ее часть греха, это была также и моя часть греха, на которую я, как трусливый заяц, просто не осмеливался все это время поднять глаза!

Светлого, дающего радость жизни после встречи с ней в моей душе стало так много, и с каждым следующим днем это множилось и плодилось, привнося все новые и новые оттенки, что само понятие «грех», как я упрямо все это время считал, оно вроде бы как и не вязалось со всем, из чужой оно было книги, не из нашей.

Я просто не был к этому готов, я просто не знал, что это произойдет так быстро…

Теперь, после вчерашней встречи с профессором, все в моей голове переменилось.

Уже даже не сама Алиса, а он поглощал все мои мысли практически неотрывно, не оставляя мне времени для отдыха, заставляя что-то и как-то отвечать невпопад и близким, и чужим.

Ее же я пока так и не видел и с ужасом начал понимать, что и не хочу…

За какие-то сутки мою абсолютную гармонию с собой и с внешним миром слизнуло вот это новое, гадкое и разрушающее.

Я думал про него, про ее профессора, и желчная, не находящая выхода ярость отравляла все внутри меня, я ощущал ее даже физически, почти непреходящей горечью во рту.

И этот человек, прервав мои танцующие шаги по лестнице, человек, практически никак меня не оскорбивший, не угрожавший мне, по крайней мере напрямую, и даже не повысивший ни разу голоса, – этот ничем не примечательный внешне человек за несколько минут отобрал у меня красивую детскую книжку с картинками под названием «Счастье».

И даже объяснил, почему он это сделал.

Потому что я недостоин.

И не только быть с Алисой, а вообще ничего не достоин, не моя эта книжка!

И пришел он ко мне не столько для того, чтобы сказать что-то конкретное, он пришел для того, чтобы показать мне, как работают на деле простые законы жизни.

Наверное, удача не свалилась на него просто так.

Я был уверен: он всю свою жизнь, шагами и шажочками, отказывая себе в желаниях подольше поспать и «просто поваляться и посмотреть телик», переводя в материю каждый час жизни, закрывая глаза на совесть и поощряя чужие пороки, шел к тому, чтобы теперь, в зрелости, получать то, что ему хочется.

И он получал.