Последняя игра чернокнижника

Но я умирала — ощущала это. И знала наверняка, что когда и он заметит, то скорее всего попытается спасти. Но защита не отключается по моей воле, она замедлит его действия, и тогда айх Ринс вздохнет — дескать, не успел, бывает. Одной рабыней меньше, надо не забыть вписать ее в статистику несчастных случаев. И меня больше нигде не будет. Неужели маленький сын господ Нами все те дни чувствовал то же самое? Ведь это хуже любых мучений — знать, что конец неизбежен. А я знала. Конец даже не очередной игры чернокнижника, а моей собственной.

Заметила где-то далеко от своего разума злость и зацепилась за нее всем сознанием. Злость мне и нужна, та самая, целительная, придающая любой энергии. Следующий вдох вошел в легкие с болезненным сипом, но я уже на это не обратила внимания. Мы говорили сегодня о честности, а по-настоящему честным человек становится только тогда, когда больше нет надежды.

— Отмените… Отмени! — мой голос от ярости набирался хоть какой-то силы.

Но айх только переместился ко мне ближе и заметил:

— Еще рано.

Но я чувствовала, что уже поздно. Я испытывала настолько непреодолимое отвращение к нему, что моя граница спадет только после моей смерти, когда уже нечего будет защищать. Это просто несправедливо! Несправедливо — столько всего пережить, не сломаться, захотеть стать лучше… и сдохнуть, не успев хоть каплю света из себя выдавить. Только потому, что я вызвала интерес у какого-то психопата! Все миры одинаково мерзкие, потому что во всех них царит невозможное зло: ученые, прикончившие Тамарку за просто так, этот айх, который еще хуже. Господи, если ты есть… Да хотя бы Ноттен, кто-нибудь услышьте! Я не хочу сдохнуть той гнилью, какой была, я не черная! Я не хочу и мизерным штрихом быть похожей на этих отморозков, а особенно умирать с этой тьмой внутри…

Напоследок я собиралась хотя бы высказаться:

— Ненавижу! Как же я тебя, ублюдка, ненавижу… Клянусь, мне много мудаков в жизни встречалось, но ты переплюнул всех из них.

— Ого. Представлю, что бы мог услышать, если бы действительно собирался тебя убить.

— Так слушай, гнида, слушай! — я даже подалась к нему, будто собиралась сорвать повязку, но рука не подчинилась. — Ты бессердечная тварь, ты топчешь людей и радуешься… Но никто и никогда тебя по-настоящему не любил, слышишь? Все эти… рабы твои… все ненавидят! Потому что такие уроды заслуживают только ненависти! Такую мразоту у нас в психушки высылают, а если и сажают, то только в одиночки. Потому что внутри вас такая черная гниль, рядом с которой даже преступники задыхаются! Мне не больно, Ринс, не больно! — я раскашлялась. — Не так больно, как быть… тобой.

Он снова навис надо мной сверху, но не перебивал, а будто бы размышлял:

— Должна включиться внутренняя защита. Должна. Смотри, — он вдруг ударил меня по щеке, но удара я не почувствовала. Затем прижал пальцы к тому же месту: — Абсолютная защита от механических ударов, но не от прикосновений. Должна быть где-то защита и от магии! Ну же, Катя!

Никакой защиты не было. Дымок давно угас, погиб от атаки. А у меня сознание плыло — до отключки совсем немного. Я уже не вполне понимала, что говорю, но так не хотелось отпускать спасительную злость:

— Это я тебя проклинаю… Проклинаю, чертов чернокнижник.

Айх будто бы вздрогнул и сразу наклонился ко мне ниже.

— Что-то было! Назови меня Ринсен эн-Ройд.

— Что?

— Назови так! Это родовое имя! Мне показалось, что твое проклятие кольнуло, с родовым именем может получиться лучше.

Он еще и издевается. Я просто закатила глаза, смирившись с неизбежностью и теряя сознание. Но он зажал ладонями мне лицо, практически упав на меня, и что-то зашептал в ухо. Отпускать начало моментально.

— Рот открой, — потребовал уже знакомое.

На этот раз я не сопротивлялась. Полный выдох черной магии за секунды убрал всю слабость, вернул тело в прежнее состояние. Но я так устала от пережитого, что не захотела открывать глаза и позволила себе погрузиться в сон.

Когда проснулась, Ринс сидел в кресле с той же книгой. Он заговорил еще до того, как я села:

— День еще не начался, ты успеваешь.

Я на него не смотрела. Не из-за того, что очень много наговорила лишнего, а потому, что все сказанное было чистой правдой. Захоти я извиниться — не смогла бы. Встала, оправила смятое платье и почувствовала запах собственного пота — это меня так во время экзекуции перетрясло. Но слабости не было, дыхание мага работало исправно. Однако по́том разило так, что я скривилась.

— Ты можешь принять ванну здесь, — он понял причину моей брезгливой мины, хотя вроде бы смотрел в книгу.

Слабости не было вообще, и я ее изображать не собиралась, но ответила тихо:

— Нет. Я лучше пойду.

— Как хочешь. Но выводы все-таки послушай, — он дождался, пока я остановлюсь, и продолжил: — В тебе точно есть магия, но она очень слабая — не способная противостоять моему проклятию даже в зачатке. Следовательно, опасаться тебя нет смысла. Даже со всей твоей ненавистью ты абсолютно бессильна против меня.

Мне уже было плевать на его выводы, а сарказм в тоне прозвучал независимо от моего решения: