Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

— К тому же частный детектив работает в одиночку, у него нет таких широких возможностей, как у нас, нет и помощников, агентов, нет достаточных навыков и квалификации. В большинстве они балбесы и мошенники…

— Одним словом… — Старая дама поднялась, потом снова села, будто расправив черную юбку. — Одним словом, сколько надо, чтобы поймать грабителей и вернуть награбленное, хотя бы часть?

— Я вас понимаю, — соглашается Силав. — Надо действовать, время работает против нас, надо действовать, и наше сотрудничество наверняка будет вам выгодно, ведь награблено очень много. Одним словом, — повторяет он слова старой дамы. — Для начала, я полагаю, трех тысяч будет достаточно. Долларов, разумеется, не репшиков же. Для начала мероприятий плюс разные расходы. Но когда найдем ценности, то двадцать процентов от их стоимости. Это не много! 

— Это не много, — соглашается старая дама.

Силаву жаль — мало запросил.

— А если не хватит? — Он в раздумье. — Давайте для верности пять, и дело с концом!

— Хорошо, но не больше, — настораживается старая дама.

Силав это чувствует.

— В самый раз будет, — старается он ее успокоить. — Сразу же и возьмем быка за рога. — Он поднимает трубку внутренней связи. — Петрович, зайди ко мне! Да, сейчас!

Минуту спустя в кабинет без стука входит строгий светловолосый капитан и садится на свободный стул у письменного стола.

— В чем дело? — небрежно бросает он.

— Вот эта дама и господин просят нашей помощи. Придется крепко поработать. Это — дело об убийстве Борзова.

— Понимаю, — капитан оглядывает стариков. — По договоренности?

— Само собой, — подтверждает Силав. — Сегодня вечером обсудим, набросаем план и завтра за дело. Все прочие отложи. Это — внеочередное задание. Я сам активно включусь.

— Ясно. Разрешите идти? — И, не дождавшись ответа, капитан уходит.

Обрадованные старики встают.

— Завтра привезу деньги, — обещает старая дама, и они покидают кабинет.

— Дело в шляпе, — бурчит Силав. Встает, открывает сейф, влезает в него с головой, наливает себе из графинчика выдержанный армянский коньяк и, подняв рюмку на свет, медленно выпивает. — Дело в шляпе, — повторяет он и снова садится в кресло.

* * *

Мать Андрея была уборщицей в потребсоюзе. Отца он никогда не видел. Мать билась в одиночку, чтобы прокормить и одеть маленького Андрея. Когда он, бывало, спросит про отца, мать либо переведет разговор на другое, либо на него прикрикнет — не приставай. Андрей был смышленым парнишкой, рано научился за себя постоять, на практике понял, что такое борьба за существование. Ребятам в школе он врал, что отец его был летчиком во Вьетнаме и погиб смертью храбрых, потом говорил, что отец был ранен и с заданием переброшен в Америку, и теперь там работает советским разведчиком. Но об этом — никому, молчок.

В школе он не отличался прилежанием или способностями, был хитрым, изворотливым. Всегда умел своего добиться. Ни один предмет его не увлекал — ни математика, ни зоология, ни литература. Он не знал, кем бы хотел стать. Разве что чекистом. Читал он очень мало и лишь так называемую приключенческую литературу — про шпионов, диверсантов и советских разведчиков. Прочитанному верил просто потому, что не утруждал себя размышлением и не обладал способностями к анализу. Он всегда старался выделиться среди школьников, умел показать себя с лучшей стороны. Этим искусством он овладел, еще когда был звеньевым в пионеротряде. Отталкивая слабых ребят, он собирал вокруг себя сильных. Умел подлизаться к учителям, особенно к классной руководительнице, рыхлой и близорукой старой деве с куриными мозгами и грацией квочки. Она называла Андрея своим помощником. Он доносил на всех, кто на перемене бегал, орал или дрался, а стоило ей отвернуться — передразнивал ее неуклюжие жесты.

Когда он подрос и учился в старших классах, он уже не указывал на кого-то пальцем, а втихую стучал директору о том, что происходит в классе, в школе, о слишком вольных разговорах между школьниками, неказенной подаче материала некоторыми преподавателями. В особенности по таким предметам, как история и литература.

Однажды директор попросил Андрея зайти к нему в пятницу после уроков. В кабинете, удобно расположившись, сидел молодой блондин в стального цвета костюме и благосклонно улыбался. С того дня Андрей доносил не только директору. А однажды сдал и самого директора, когда у того вырвалось в сердцах острое словцо насчет некоторых безобразий в нашей жизни. У директора были неприятности, его вызвали в партком, сняли стружку, но все же не уволили. Он понял, кто донес, но не сказал Андрею ни слова.

Жизнь у Андрея в школе стала еще вольнее. Он мог ходить в школу, мог и не ходить, готовить уроки или не готовить. Он всегда мог оправдаться — общественная работа. К тому времени он уже был секретарем комсомольской организации и руководил политучебой, что ему очень нравилось. По всем предметам ему ставили пятерки, за исключением истории. Однако вскоре этот учитель вынужден был уволиться.