Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

Шоссе как ножом разрезало лес. По асфальту в том и другом направлении мчатся машины. Стальной «вольво» ходко идет по гладкому полотну. Спидометр показывает сто пятьдесят километров в час. Но в салоне скорость не чувствуется. Том, спортивного вида брюнет с приятным лицом и седыми висками, играючи держит руль двумя пальцами левой руки. В правой руке дорогая импортная сигарета, из которой он время от времени потягивает ароматный дым и выпускает в открытое окно. Молодая стройная спутница — Ванда — мечтательно смотрит вдаль и улыбается. Это одна из тех немногих женщин, которых нельзя не заметить, мимо которых нельзя равнодушно пройти. Том бросает на нее любящий взгляд, и женщина ему отвечает блеском своих темных выразительных глаз. Он к ней наклоняется, скользя по ее руке поцелуем, глубоко вдыхает ее аромат и на секунду зарывается лицом в густые темные волосы. И снова внимание — на дорогу. Колеса «вольво» стремительно съедают расстояние до поворота. За поворотом вдруг как из-под земли вырастает силуэт, все четче обрисовывается, пока не превращается в инспектора ГАИ в форме и с полосатым жезлом в руке.

Владислав Стрижельский — Том — живо снимает ногу с акселератора, выключает сцепление и тормозит. Стрелка спидометра быстро падает, и «вольво», сердито рыча и фырча, проехав еще немного, останавливается рядом с поднятым жезлом полицейского.

— Старший инспектор Булавин, — прикладывает руку к козырьку полицейский. — Вы превысили скорость. Предъявите ваши права! — У инспектора пустой взгляд шизофреника, в лице злорадство, губы сложились в кривую злую усмешку.

Ванда чувствует что-то неладное. Страх пронзает ее до мозга костей, свертывается в ледяной комок, переходя в ужас, и холодом бежит по спине. На лбу и под мышками выступает пот. Она хочет что-то сказать, но не в силах вымолвить ни слова.

Владислав вдруг видит лицо инспектора, глаза, нос, он его узнает, взгляды их скрещиваются. Владислав хватается за пистолет, но не успевает. Щелчок выстрела звенит как пощечина.

— Вот тебе, Том, твоя хабара, — шипит инспектор. — Сука.

Том откидывается на мягкое сиденье, красной ягодкой блестит на лбу капля крови и секунду спустя катится между глаз.

Ванда все еще не вполне понимает, что произошло, когда сильные руки хватают ее за плечи, вытаскивают из салона и вталкивают на заднее сиденье. Двигатель взвывает, и «вольво», переваливаясь, въезжает в лесную чашу. Ванде в отчаянии кажется, что она громко кричит, но она не может выдавить из себя ни звука. Вдруг на нее нападает смех, она смеется все громче и громче, потом начинает истерически биться в припадке.

— Тихо! — кричит «инспектор» и рулит все глубже в лес.

Ровно три минуты спустя после того, как «вольво» въехал в лес, мимо того места пронесся темно-синий «форд-скорпио». Машина промчалась до 95-километрового столба, повернулась и медленно пошла обратно, доехав до проселка, свернула, спряталась за старой ригой, стала ждать.

А в это время «вольво», колыхаясь, выезжает на лесную полянку и останавливается. Из чащи выныривают толстый Бегемот и сухопарая женщина — Ягодка.

— А, прибыли, птички, — говорит она, вытаскивает из салона Ванду и, размахнувшись, бьет по лицу. Ты падает как подкошенная. Ягодка в один момент срывает с нее одежду.

— Уй, какая красавица! — выкрикивает она, дрожа, падает на колени и принимается страстно лизать, целовать голое тело Ванды.

— Так мать твою перетак, курва! — длинно ругается Бегемот. — Эй ты! — тяжелый удар кованым ботинком валит Ягодку с ног. Бегемот всеми своими 140 килограммами наваливается на Ванду. Она не сопротивляется. Ее стеклянный взгляд блуждает где-то далеко. Может быть, она уже на том свете, здесь ее больше нет. Она как будто мертва. Не чувствует никакой боли, когда большой грязный, с вшитыми в кожу дробинками член терзает ее внутренности. Она лежит недвижима. Перед ее глазами прыгает красное от возбуждения, отечное лицо пьяницы, которые пыхтит и сопит от злости, похоти и удовольствия. Густая липкая слюна течет по жирному двойному подбородку. Потом чиркает зажигалка. Бегемот глубоко затягивается сигаретой и выдыхает дым в лицо Ванде. Но она этого не чувствует. Режуще-острая боль вырывает ее из полубеспамятства. Когда обожжешь палец, и то сильно болит, а тут нежная грудь. Запах паленого мяса бьет ей в ноздри, и они дрожат, как у скаковой лошади. Ванда испускает стон. Крупные слезы катятся по вискам, теряясь в густых волосах. Она откидывает голову.

Короткие пальцы-сардельки подкрадываются к ее шее и медленно, постепенно ее сдавливают. Ванда бьется, извивается, как угорь на разделочном столе. Лицо наливается кровью. Глаза выпучиваются. Толстый Бегемот с торжествующим криком совсем сжимает ей горло, и она стихает. Потный Бегемот с нее скатывается и ложится на спину рядом.