Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

— Насчет этого — после. Что было потом?

— Потом? После танцев я ее проводил.

— Куда?

— До гостиницы. Она сказала, что не хочет со мной расставаться, но в гостинице после двенадцати не разрешается быть посторонним. Я сказал, что милиционеру можно. Она ответила — не надо этого делать. У меня могут быть неприятности. Тогда я сбегал в отделение, взял дежурную машину и отвез ее к себе домой.

— Дежурную машину? — вспылил Шота. — А если бы надо было ехать на место происшествия?

— Есть и вторая.

— И бензин из нищих фондов вашей милиции?

Гришин понурил голову.

— Это так, между прочим. Рассказывай дальше, — отошел от него Шота.

— Дома все спали. Я провел ее в свою комнату, на второй этаж. У нас свой дом.

— И что?

— Нам было хорошо, очень хорошо. Колоссальная женщина!

— Это нас не интересует, — продолжал допрос Милешко. — Что она сказала?

— Сказала, что специально сюда приехала. С ее дядей случилась беда. Дядя ее вырастил, все ей отдал. Она за дядю очень переживает. Тетя умерла от рака. Дядя с горя стал пить. Ей неизвестно, что он по пьянке натворил, но сидит он у нас. Это судьба, сказала она, что она встретила именно меня.

— Судьба! — не удержался от усмешки Марис.

— Да, она так сказала, — не понял иронии Гришин. — И попросила никого к дяде не сажать, чтобы кто-нибудь его не избил, потому что на трезвую голову он смирный и беспомощный.

— И что еще она попросила?

— Под утро она попросила оказать ей еще одну услугу.

— Какую? — Милешко был весь внимание.

— У дяди очень больное сердце. Она опасается — в тюрьме оно может не выдержать. Он хочет завещать племяннице свое имущество, на всякий случай. Это семейные драгоценности еще с царских времен. Они бывшие дворяне. Драгоценности спрятаны в таком месте, которое знает только один он; тетя тоже знала, но она умерла раньше. Написать нельзя, письмо отнимут. Я ей предложил — я отнесу письмо и передам прямо в руки. Она очень благодарила, но сказала — дядя никому не доверяет, только одному человеку, двоюродному брату, который приехал вместе с ней и тоже живет в гостинице. Он тоже из той самой знатной дворянской семьи, скрывается под чужим именем.

— Грандиозно! — воскликнул Шота. — Только Эрика может сотворить нечто подобное. Ну и баба!

Обернувшись к Шота, Гришин непонимающе моргал глазами.

— Продолжай, продолжай! — подгонял его Милешко.

— Женщина сказала, что не знает, как свести их вместе… Я объяснил ей — нет ничего проще. Надо задержать двоюродного брата за какое-нибудь мелкое нарушение и посадить в ту же камеру. И добавил, что сделаю это с удовольствием. Потом на него наложат штраф и отпустят. Мы вместе выработали план.

— Ты не знал, за что сидит толстый Зиверт?

— Я не интересуюсь, кто за что сидит, мало ли их там!

— Врешь, дружок, знал! В журнале записано. Но ты не мог даме отказать — джентльмен как-никак, а?

— Наверное, тебе тоже посулила какой-нибудь золотой сувенирчик с бриллиантами, ну, скажем, булавку для галстука, на память? А, джентльмен, правда? — не сдержал раздражения Шота.

— Посулила так вскользь, но я отказался, — простодушно признался Гришин.

— Ну-ну, так уж и отказался, — продолжал сердиться Шота. — А как выглядела дама твоего сердца?

— Красавица!

— Красивая она, так ее и называют — Красотка, такая у нее среди блатарей кличка. Воровка-рецидивистка, четыре раза судимая. Сейчас — главарь опасной банды. Ну как?

Круглое лицо Гришина вытянулось, губы дрожали, от удивления и испуга дергались веки.

— Поди сюда, джентльмен, посмотри! — Милешко положил перед ним лист ватмана с только что нарисованным женским портретом.

Лицо Гришина наполнилось кровью.

— Она, это она, — тихо выдохнул он. — Она, Бог ты мой, какой я дурак, меня использовали, чтобы…

— …чтобы убрать одно очень важное звено в большом уголовном деле об особо тяжких и опасных преступлениях. А этого ты знаешь? — Рядом с первым рисунком Милешко положил другой.

— Это… двоюродный брат это, кузин, как она сказала, — запинался Гришин.

— Кузин-бензин, — передразнил Шота. — Особо опасный рецидивист, убийца и грабитель. По кличке Маленький кот — Петров.

— Я… я уйду из милиции, — бормотал Гришин. — Мне, такому, нельзя больше работать. Я хотел учиться на следователя, но теперь вижу — не гожусь.

— Что будем делать с джентльменом, который надеялся попасть в дворянскую семью и отхватить титул лорда? — не мог удержаться от смеха Шота.

Гришин стоял бледный, повесив голову.

— Пусть живет, — немного погодя изрек Марис. — За одного битого двух небитых дают. Это будет ему урок на всю жизнь. Пусть работает и станет следователем, он теперь ух какой злой будет на преступников.

— Иди работай, болван этакий! — добродушно прикрикнул на него Милешко. — Профессионально сыгран спектакль, ничего не скажешь! И постановщик, и режиссер умелый, — с улыбкой заключил майор Милешко. — Куца там Остапу Бендеру до вашей Эрики-Красотки!

— Да, в ней умер талант актрисы, — добавил Шота.

— А мы остались ни с чем. — Марис печально собрал бумаги.

— Не скажи, — Шота был настроен оптимистично, — не скажи! Мы едем домой все же не с пустыми руками.