Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

Как провинившийся школьник, стоит Розниекс посреди кабинета. Граудыньш и не думает предложить ему сесть.

— У вас в производстве уголовное дело Мариса Спрогиса, — медленно начинает Розниекс, чувствуя, что разговор предстоит весьма неприятный.

— Ну есть такое дело, — не поднимая глаз, бурчит в ответ Граудыньш, как бы говоря: «А тебе какое дело!»

— Он работал в моей группе, по сложному уголовному делу. Вы его арестовали. Мне необходимо поговорить со Спрогисом по делу, которое мы вместе расследовали…

— Не надо, Розниекс. У вас больше нет дела, и вы это не хуже меня знаете, — небрежно бросает Граудыньш. — Дело приостановлено и отдано на ревизию.

— Вы считаете, что дело Спрогиса имеет какую-то связь с делами, которые мы расследовали? Не понимаю! — Вдруг рассердившись, Розниекс с силой отодвигает от стола стул, садится и демонстративно вытягивает свои длинные ноги.

Граудыньш наконец поднимает глаза и с откровенным недовольством смотрит на вошедшего.

— Нет, не считаю. А считаю — если следователь может позволить себе столь тяжкое и грязное преступление, если он так аморален, то дело, которое он расследовал, надо детальнейшим образом проверить, ведь не исключено, что и в нем он допустил нарушение закона. — Граудыньш кладет пистолет на стол и садится. — Закон есть закон, для того он и писан, чтобы его строго соблюдали. Кто нарушает закон, тому никогда и ни в чем нельзя доверять.

— Кое-кому только это и было нужно. Тем, что арестовали Спрогиса и отняли у меня дело, вы оказали большую услугу убийцам и их покровителям, — сипит Розниекс. — И медвежью услугу закону!

— Думайте, пожалуйста, Розниекс, что говорите! За такие слова вас можно привлечь к ответственности, — повышает голос Граудыньш.

— Я всегда отвечаю за свои слова. Время покажет, кто прав. Но времени у нас, к сожалению, нет. Над делом об убийстве надо интенсивно работать, работать по горячим следам. Иначе…

— Что — иначе?

— Иначе все застопорится и преступники уйдут. Разве вы этого не понимаете? Отдайте мне дело и выпустите Спрогиса. Он не виноват. Я уверен — это провокация! А вы на наживку клюнули.

— Не говорите глупостей! Ведь вы опытный юрист. Что вы можете возразить против обвинения? Вина Спрогиса полностью доказана. Дело можно хоть сегодня отправлять в суд. Его вне всяких сомнений осудят, к тому же на длительный срок. Ваши выдумки и фантазии к делу не подошьешь. Ничего другого, кроме симпатий и антипатий, у вас нет! — Он презрительно смотрит на Розниекса. — Откровенно говоря, мне ваша позиция не нравится. Больше того! То, что вы защищаете Спрогиса, даже наводит на некоторые размышления. Скажу вам прямо — я намерен написать обо всем этом рапорт.

— Значит, дело не отдадите? — зло рявкает Розниекс.

— Нет, не отдам! Я уже сказал!

— И ознакомиться с делом Спрогиса тоже не разрешите? Я мог бы помочь выявить истину, — хватается Розниекс за соломинку, о чем сразу и жалеет. Не надо было унижаться перед этим молокососом.

— С уголовным делом Спрогиса ознакомится его адвокат, если у него таковой будет!

Рывком вскочив на ноги, Розниекс нечаянно опрокидывает стул. Не оглядываясь, он широким шагом направляется к выходу и, хлопнув дверью, покидает кабинет.

Глава тридцать седьмая МАРИС В ТЮРЬМЕ

С Мариса снимают наручники и заталкивают в камеру. Вокруг сумерки, ничего не видно. Постепенно глаза привыкают. Камера узкая, с закопченными стенами, бетонным полом и некрашеными деревянными нарами в три этажа. В углу стоит открытая параша. Заключенные лежат или сидят на нарах. Большинство стоит посередине или сидит на корточках. Им нет места на нарах. Марис как вошел, так и остался стоять у двери.

— Здравствуй, уважаемый, — раздается с верхних нар хриплый и насмешливый голос, и к ногам Мариса падает грязное мятое полотенце. Марис по инерции машинально нагибается. И в ту же секунду получает сильный удар по шее.

Он падает на пол и слышит топот. Несколько человек спрыгивают с нар. Он мгновенно распрямляется и, прижавшись спиной к двери, приемами самбо отражает нападение. Один валится. Двое других, скрючившись, держатся за живот.

Но это еще не все.

— Мне сказали — ты следователь, — снова говорит тот же голос.

Марис не отвечает. Ждет, что будет дальше.

— Отвечай, раз спрашивают! — отзывается с противоположных нар другой, более звучный голос, и снова мужики стеной угрожающе надвигаются на Мариса.

— Ты не только мент, сука, — нам рассказывали, — но и с маленькой девчонкой шворился, вампир, падла! — брошенный сверху кованый ботинок попал Марису в лицо. Он не успевает увернуться — внимание его приковано к нападающему. В тот же миг мужчины бросаются на него с кастетами в руках. Бой длится недолго. Двое лежат на полу, остальные отступают. У Мариса кровоточит рот, болит нос, уже начинает опухать глаз, ноет плечо.

— Ладно, — примирительно говорит сверху хриплый голос, — ложись на полу, уже поздно.

Марис не ложится. Он всю ночь стоит у двери. Но никто его больше не трогает и не обращает на него внимания, будто его здесь нет. Наутро его вызывают на допрос.