Последняя из единорогов

Что ответит единорог, Шмендрик понял по тому, как упало его сердце. Ему хотелось вести себя мудро, однако зависть и внутреннее запустение язвили его, и он вдруг услышал свои скорбные восклицания:

– Никогда! Я запрещаю это – я, Шмендрик Волхв! – Голос его потемнел и даже нос обозначил некую угрозу. – Страшись возбодрить вражду волшебника! То есть возбудить. Ибо когда я пожелаю обратить тебя в лягушку…

– Тогда я заболею от смеха, – благодушно сообщила Молли. – С детскими сказками ты управляться умеешь, но тебе даже сметану в масло не превратить.

В глазах ее вдруг блеснуло внезапное придирчивое понимание.

– Опомнись, дружочек, – сказала она. – Что ты собираешься сделать с последним единорогом на свете – посадить ее в клетку?

Чародей отвернулся, он не хотел, чтобы Молли видела его лицо. Прямо на единорога он не смотрел, а бросал на нее короткие косвенные взгляды – украдкой, но без опаски, как будто ему ничего не стоило и назад их вернуть. Белая и таинственная, с рогом, как утро, она смотрела на него с проницательной нежностью. Однако притронуться к ней он не мог. И потому сказал тощей женщине:

– Ты даже не знаешь, куда мы идем.

– Думаешь, для меня это имеет значение? – спросила Молли. И снова издала кошачий звук.

Шмендрик сказал:

– Мы идем в страну короля Хаггарда, чтобы найти там Красного Быка.

Кожа Молли на миг испугалась, во что бы там ни верили ее кости и чего бы ни ведало сердце; но единорог мягко дохнула в ее сложенную чашкой ладонь, и Молли улыбнулась и сомкнула пальцы, сберегая тепло.

– Что же, тогда вам лучше идти в другую сторону, – сказала она.

Вставало солнце, Молли вела их назад по пути, каким они только что шли, – мимо Капута, так и спавшего, нахохлясь, на пне; через поляну и дальше. Разбойники возвращались: где-то рядом хрустели сухие ветви и расступались с плещущим звуком кусты. Один раз им пришлось присесть среди терний, поскольку двое усталых головорезов Капута проковыляли совсем близко от них, горестно гадая, было ль видение Робин Гуда настоящим, или нет.

– Я их унюхал, – говорил один. – Глаза обмануть легко, они и сами вруны прирожденные, но ведь призраки не пахнут, правда?

– Глаза – лжесвидетели, это верно, – пробормотал другой; казалось, несший на себе целое болото. – Но неужто ты веришь свидетельствам своих ушей, носа, нёба? Я не верю. Вселенная врет нашим чувствам, а те врут нам, и как же мы сами можем быть кем-то, кроме врунов? Что до меня, я не доверяю ни посланию, ни посыльному, ни тому, что говорю, ни тому, что вижу. Правда, она, может, где-то и существует, но до меня никогда не доходит.

– Ага, – сказал с черной ухмылкой первый. – Однако ты побежал со всеми, чтобы уйти с Робин Гудом, и гонялся за ним всю ночь, призывая его и плача, подобно прочим. Чего ж ты не сэкономил на хлопотах, коли так хорошо все понимаешь?

– Ну, никогда же не знаешь точно, – сдавленным голосом ответил второй и выплюнул грязь. – Я мог и ошибиться.

В лесистой долине сидели у ручья принц с принцессой. Семеро их слуг растянули под деревом красный балдахин, и молодая царственная чета угощалась под звуки лютен и теорб готовым обедом фабричного производства. Они не говорили друг другу почти ни слова, и лишь когда еды больше не осталось, принцесса вздохнула и сказала:

– Ну что же, полагаю, самое правильное – поскорее покончить с этим глупым делом.

Принц раскрыл иллюстрированный журнал и погрузился в чтение.

– Ты мог бы, по крайности… – сказала принцесса, однако принц продолжал читать.

Принцесса подала знак двум слугам, и те заиграли на лютнях музыку совсем уж старинную. Она же сделала по траве несколько шажков, подняла перед собой яркую, как масло, уздечку и позвала:

– Сюда, единорог, сюда! Сюда, мой красавчик, ко мне! Цып-цып-цып-цып-цып-цып!

Принц фыркнул.

– Это, знаешь ли, не то же, что цыплят созывать, – заметил он, не отрываясь от журнала. – Спела бы лучше что-нибудь, чем кудахтать таким манером.

– Ну, что могу, то и делаю! – воскликнула принцесса. – Я их никогда еще не призывала.

Впрочем, помолчав недолгое время, она запела:

Я – дочь короля.
Если я захочу,
Луна мне в ладони
Скользнет по лучу.
Мой лед горячее,
Чем чей-то огонь,
Что я пожелала,
Другие – не тронь.

Я – дочь короля.
Я старею в тиши,
В узилище тела,
В оковах души.
Сбежать бы отсюда,
По миру пойти
И встретить хоть раз
Твою тень на пути…

Так она пела и пела снова, потом покричала немного дольше:

– Милый единорог, красавчик, красавчик, красавчик. – А потом сердито сказала: – Ладно, что могла, я сделала. Пойду домой.

Принц зевнул и закрыл журнал.

– Обычай ты удовлетворила вполне приемлемо, – сказал он, – а большего ни от кого и ждать не приходится. Это просто формальность. Теперь мы можем пожениться.

– Да, – согласилась принцесса, – теперь мы можем пожениться.

Слуги начали укладывать вещи, двое лютнистов заиграли радостную свадебную музыку.