Последняя из единорогов

– Вам не кажется, что где-то мы свернули не в ту сторону, и это вовсе не Хагсгейт? – прошептала Молли. Она по-глупому отряхнула свои безнадежные лохмотья и вздохнула. – Знала же, что надо прихватить с собой пристойное платье.

Шмендрик устало потер ладонью загривок.

– Это Хагсгейт, – ответил он. – Наверняка Хагсгейт, но тем не менее колдовством здесь даже не пахнет, а черной магией и подавно. Откуда ж тогда взялись легенды, предания и сказки? Весьма смутитель-но, и в особенности для того, кто располагает на ужин всего лишь половинкой репы.

Единорог молчала. За городом покачивался, точно забравшийся на ходули помешанный, замок короля Хаггарда, и был он темнее темного, а за ним плавно переливалось море. Запах Красного Быка крался в ночи, холодный среди городских ароматов стряпни и жилья. Шмендрик сказал:

– Похоже, все добрые люди сидят по домам, пересчитывая свои благополучия. Я поприветствую их.

Он шагнул вперед, сбросил плащ, но и рта раскрыть не успел, как чей-то суровый голос произнес:

– Побереги дыхание, чужестранник, пока оно еще есть у тебя.

Из-за ограды выскочили четверо мужчин. Двое приставили мечи к горлу Шмендрика, еще один, вооруженный парой пистолей, взял на прицел Молли. Четвертый подошел к единорогу, вознамерившись ухватить ее за гриву, однако она вздыбилась, яростно сияя, и он отпрыгнул назад.

– Имя? – спросил у Шмендрика тот, чей голос чародей уже слышал. То был мужчина средних, как все они, лет – если не бо́льших, – в хорошей, хоть и тусклой одежде.

– Гик, – ответил чародей с вынужденной мечами краткостью.

– Гик, – задумчиво повторил владелец пистолей. – Чуждое имя.

– Натурально, – согласился первый. – Хагсгейту чужды любые имена. Ну что же, мистер Гик, – продолжил он, опуская свой меч туда, где сходились ключицы Шмендрика, – не будете ли вы и миссис Гик добры объяснить нам, что вы здесь вынюхиваете и…

Шмендрик наконец обрел голос.

– Я эту женщину почти и не знаю! – взревел он. – А прозываюсь я Шмендрик Волхв, и к тому же я сейчас голоден, утомлен и неприятен. Уберите эти штуки, пока в руках каждого из вас не оказался не самый лучший конец скорпиона!

Четверо мужчин переглянулись.

– Чародей, – сказал первый. – Самое то, что нам нужно.

Двое других кивнули, но тот, кто попытался схватить единорога, пробурчал:

– В нынешние времена чародеем всякий может назваться. Старые моральные нормы утрачены, прежние ценности отвергнуты. А кроме того, у настоящего чародея должна быть борода.

– Что же, если он не чародей, – легко сказал первый, – ему очень скоро захочется стать им.

Он опустил меч в ножны и поклонился Шмендрику и Молли.

– Я Дринн, – представился он, – и рад, вероятно, возможности поприветствовать вас в Хагсгейте. Вы, если я не ослышался, сказали, что голодны. Это легко поправить – а затем, возможно, вы окажете нам, в меру ваших профессиональных способностей, добрую услугу. Идите за мной.

И он, внезапно став любезным и искательным, повел их к ярко освещенной харчевне – остальные трое шли следом. Туда уже сбегались горожане, они выскакивали из своих домов, не доев ужина и оставив чашки с чаем окутываться парком на столах, и ко времени, когда Шмендрик и Молли уселись, без малого сотня людей теснилась на длинных скамьях харчевни, и многие толпились в двери, а то и впадали вовнутрь через окна. Единорог последовала, всеми забытая, за ними: белая кобыла со странными глазами.

Мужчина по имени Дринн сел за один с Молли и Шмендриком стол и, пока они ели, развлекал их болтовней и наполнял бокалы духовитым черным вином. Молли Грю пила очень мало. Она тихо сидела, глядя на окружавших ее людей и отмечая, что ни один из них не выглядит моложе Дринна, а некоторые намного старше, чем он. Лица всех жителей Хагсгейта были чем-то похожи, но чем именно, понять она не могла.

– А теперь, – сказал Дринн, когда с едой было покончено, – позвольте мне объяснить, почему мы встретили вас столь неучтиво.

– Да ну, не стоит, – усмехнулся Шмендрик. Вино сделало чародея смешливым и сговорчивым, позолотило его зеленые глаза. – Вот что я хотел бы знать, так это причину слухов, согласно коим Хагсгейт переполнен оборотнями и вурдалаками. В жизни не слышал большей дури.

Дринн улыбнулся. Человеком он был узловатым, с крепкими, как черепаший панцирь, беззубыми челюстями.

– Так все к тому же и сводится, – сказал он. – Слушайте. На Хагсгейт наложено страшное проклятие.

В харчевне вдруг наступила необычайная тишина, лица горожан стали в пивном ее свете напряженными и бледными, как головки сыра. Шмендрик усмехнулся снова.

– Благословение, вы хотите сказать. В костлявом королевстве старого Хаггарда вы – словно пришельцы из другой земли, живой родник, оазис. Я готов признать, что вы заколдованы, и хочу выпить за это.

Он поднял бокал, но Дринн его остановил:

– Не надо пить за это, друг мой. Стоит ли пить за беду, которая длится вот уже пятьдесят лет? Наши горести начались, когда король Хаггард построил замок у моря.

– Когда его построила ведьма, сколько я понимаю. – И Шмендрик погрозил ему пальцем. – В конечном счете это ее заслуга.